НИДЖАТ МАМЕДОВ
Д Н Е В Н И К
(Январь 2006 – март 2008)

* * *
Когда-то я написал: «Странствия по пространству необходимы поэту – это его удел, предназначение, ибо главнейшая обязанность поэта – свидетельствовать (şahid və səhid olmaq) о мире».

02.01.06

Новогоднюю ночь я встретил вместе с Эськой у них дома, как и в прошлом году. Первого января вечером я приехал к себе. Ночью у нас состоялся неприятный разговор, в результате которого я решил вновь ехать к ней, но она уже не знала о том. Где-то в три-полчетвертого ночи я подъехал на такси к метро «Азизбеков», пересел на другое и мы поехали на о. Артем. В какой-то момент перед нами оказался чем-то груженный большой грузовик; было довольно морозно и вдруг через лобовое стекло я увидел, как валит хлопьями снег. Удивился. Посмотрел в боковые окна – ничего, густая ночь с мелкими каплями света далеких фонарей, домов, построек. Подумал, наверное, это грузовик полон опилками, слетающими при движении и создающими иллюзию снега. Спросил у водителя.
– Нет, – ответил он. – Это мотыльки.
– Мотыльки?!
– Их тут полно, они повсюду. Так забивают радиатор, что утром приходится вычищать.
Машина остановилась у железной дороги, чтобы пропустить состав. Приглядевшись, я убедился: действительно, мотыльки.
Кружа в воздухе, пронизанном светом включенных фар, они почудились мне хлопьями новогоднего снега.

14.01.06

С Эськой поймали такси возле до м. «Азизбеков». Перед тем как сесть, я пытался договориться о цене, надеялся сбросить на 1500 манат – они отвозят за 1,5 «ширвана», а мелочи у меня было всего 13500. Таксист жестами, которые я расценил как «не проблема, сколько дашь столько дашь, мне всё равно по пути, залезай в салон, а то шумно, не слышу», пригласил нас сесть. Лишь тогда, когда он одной рукой показывая на свое ухо и рот, другой протягивал мне ручку со стопкой квадратных желтых бумажек, я окончательно понял, что он глухонемой. Впервые видел глухонемого водителя. Для меня это было одновременно приятным и удивительным исключением из числа словоохотливых и надоедливых бакинских таксистов, которые за пару минут способны рассказать-разъяснить всю суть, квинтэссенцию, по их мнению, семидесятилетней человеческой жизни.
Уже тронувшись с места, он указал рукой на радио, мол «включить?». – «Нет, – помотал я головой и поморщился. Он тоже поморщился и одновременно улыбнулся. Почему-то я воспринял это как благодарность за моё понимание его положения: типа, свобода, равенство и братство. Так ли это было на самом деле?
Смена эпох, переход из Советского Союза в эпоху независимости удивительным образом отобразился в бакинских такси. Когда я был мал (мама ловила такси на 1-ой Ленинской, говорила мне сесть впереди и указывать дорогу до ворот xalanənəbobadaydaygil в Ахмедлах), в них над приборами висел шайтанчик-попрыгунчик, а теперь одни исламские фенечки. Религия сейчас везде и повсюду, но есть ли вера?! М.б. после выхода «Маленькой Веры» (мама прогнала меня, а сама смотрела вместе с т. Ашраф и ее мужем Юсифом) исчезла и вера?

* * *
(исчезнуть – çezmək?)
Немота. Немые продавцы сигарет в метро (с одним я даже сдружился, жаль, не спросил имени, сейчас его заменил другой) и немые владельцы весов на бульваре. Интересно, это их корпоративный бизнес? Можно ли навести справки?
Исчезнуть, çezmək. Чезаре Павезе: «Нагрянет смерть с твоими глазами… твои глаза – как напрасное слово, как возглас без звука, безмолвие… как будто услышал я сжатые плотно уста. Безмолвие. Мы погружаемся немо в пучину».

* * *
– Ты расстроен?
– Нет, скорее раздвоен.
– А выглядишь так, будто четвертован.
– Но не распят же, в конце-то концов…

* * *

Баку – город постмодерновый, коллажный по своей сути, архитектуре и т.д., при покрытии достаточным количеством снега превращается в сюрный: на улицах мало машин и людей, и двигаются они очень медленно, будто во сне; улицы пусты – открывается перспектива, вселяющая тревогу. Подобное наблюдалось при похоронах покойного президента Гейдара Алиева, к тому же ощущение тревоги усиливалось каким-то странным гулом, кажется, пароходного происхождения, стоящим, точнее, нависшим над городом.
…Архитектура заменяет горожанам природу…

* * *
Наши местные поэты любят – какая-то необъяснимая тайна – задавать вопрос: ты так поправился, или лицо так опухло?
Масштаб зависти, отраженной в этом вопросе, огромен: т.е. или у тебя, гниды, появилось бабло и ты по-человечески питаешься как минимум месяц, или же у тебя появилось бабло, но всего лишь на бутылку водяры, выпитой накануне, и ты в еще большей степени являешься гнидой, ибо бухнул в одиночку….
Ниже диалог между Х.Ш. и А.:
А.: Давно не виделись. Ты так поправился, или лицо опухло?
Х.Ш.: Не знаю. Может, из-за шапки-чеченки так выгляжу. Они полнят.

* * *
Многие мои соотечественники, и в особенности пожилые, курят сигареты, вдыхают и выдыхают дым будто кожей лица, всеми его чертами: вдох – лицо съеживается, покрывается морщинами, выдох – распрямляется.

* * *
Смех над смехом другого – это вливание в общую компанию.
Смех над плачем другого – это кощунство, цинизм.
Плач над плачем другого – это сострадание.
Плач над смехом другого – ощущение бренности всего.

* * *
Может быть, одним из страшнейших наказаний в аду будет душевная скука, адская скука, когда МЕСТА СЕБЕ НЕ НАХОДИШЬ.

* * *
Цитирую филологический анекдот диссидентской эпохи в Совке – услышал по телеку:
«У нас есть гласные и согласные. Есть еще несогласные, но негласные».

* * *
Еще один знаменитый (в узких филологических кругах) анекдот про плачущего грека:
«– О чем плачешь?
– Песню пою.
– Про что песня-то?
– Про птичку. Сидела птичка, сидела, потом улетела. По-русски ничего, а по-гречески очень жалобно выходит».

09.05.2006

Видел сон: будто еду на крыше пустого, или полупустого автобуса типа «алабаш», держась за отваливающиеся плинтусообразные подпорки. Оказываюсь в какой-то странной местности, отчасти напоминающей скалы, куда мы забредали с Эськой: вижу голую землю с черными мазутными? пятнами… такое ощущение, будто произошла какая-то катастрофа вроде Чернобыльской. Вдруг нахожу себя в заброшенной, темной землянке… рядом материализуются парень и девушка – финалисты «Yeni Ulduz». В землянке ощущение тревоги, доходящей до паники… в дыре, пронизанной холодом, затаилось НЕЧТО, зверь? «Надо выбираться отсюда», – думаем мы. Выбираемся. Вижу тощую-претощую корову с шкурой, на которой неразборчивые письмена: ромбы желтоватые, древнемексиканские знаки + арабские буквы. Корова передвигается. Вижу другую с выменем на боку. Доходим до набитого автобуса – жители спасаются бегством – собирающегося отъехать. Я говорю водителю, чтобы он забрал и нас. Он начинает отпираться, говорит что-то по-турецки. Я кричу на него, протягиваю руку, чтобы вцепиться ему в горло, и просыпаюсь…


* * *
Узнал у мамы (она сама недавно узнала), что у нас, азербайджанцев, вроде не принято отмечать сорокалетие из суеверного страха, ассоциирующего этот юбилей с сороковинами по покойнику. Честно говоря, удивился.
Интересно, как обстоит дело у других, например, у русских? Надо бы разузнать.

10.05.2006

Несколько дней стояла сухая, солнечная, теплая погода. А сегодня, в день рождения покойного президента, поднялся ветер, пошел дождь, сверкают молнии, грохочет гром.
Гром – это морг наизнанку.

* * *
Отправил Эське sms’ку следующего содержания: «О вобравшее в себя все эпитеты личное местоимение второго числа в родительном падеже, мркамблyou!!!»
Превращаюсь в патентованного литтеррориста.

* * *
Даже самый продвинутый азер всегда лицемер: никогда не признается, что делает куннилингус своей девушке.

* * *
Вот прикольно было в прошлом году перед парламентскими выборами. Народ затаил дыхание: будет революция, или нет? Я предположил, что революция здесь может быть только исламской, но и это нереально даже при самом оптимальном раскладе. Лично меня тянет проголосовать за коммуняк, хотя понимаю, что это ностальгическое. Не знаю, как моему поколению, но в частности мне всё-таки повезло. Совку я обязан гуманистическими порывами в себе, мне было 9, когда его не стало, я был довольно мал, чтобы понимать его уродства и т.д. Зато детсад, где никогда не отказывали в добавке, если не наелся, и прекрасные, с грустинкой, мультики, где добро всегда побеждает.

* * *

«Кто людям помогает,
тот тратит время зря.
Хорошими делами
прославиться нельзя».
Герострат

“İnsanlara kömək edən
vaxtını boşa sərf edir.
Yaxşı işlərilə
məhşurlaşmaq mümkün deyil”.
Getostur

* * *
Неужели ПОБЕДА – единственный способ выхода из игры?

* * *
В антропологическом смысле культура – это изменение естественного, отприродно данного. Следовательно, иудеи и мусульмане культурны, ибо обрезаны, а буддисты и христиане – варвары. Мой друг Федор – крещеный православ – недавно сделал себе обрезание, не меняя однако веры. Объяснив это тем, что приятно быть культурным христианином, да и в плане здоровья [и секса] это незаменимо.
Вот он – херой нашего времени.

* * *
Автобиография – единственный текст, который невозможно окончить.
Эсмира.

* * *
Получил деньги за перевод. Возвращаюсь вечером домой. Пошел разменять 50$ в Exchange. Разменял. Когда я, стоя у кассы, пересчитывал то ли во второй, то ли в третий деньги, подошла пара – мужчина и женщина лет за / под сорок, протянули свои баксы. Работник сказал им: «Это простая бумага». Они отошли. И работник обратился ко мне: «225000». «Ясно», – ответил я (проявляю особую аккуратность при счете нашей новой валюты!)
Неприятный осадок у меня в сердце остался. Судьба, и впрямь, может подсунуть такие гадкие совпадения – и в результате падения… на дно.
Наверное, этот молодой работник подумал, что мы заодно: я отвлекаю, пересчитывая деньги, а они пытаются всучить фальшивую банкноту.
Удивительно то, что ко всему прочему я в этот день купил у букиниста 4-томник Набокова – прорабатывавшего из романа в роман идею о неотвратимости фатума, злого рока, совпадения, случая.

А еще удивительно, что этот 4-томник, как и остальные книги на том лотке – из личной библиотеки поэта Нижада Вердизаде. Об этом я узнал через пару дней, когда покупал в Пассаже, из того же лотка, двухтомник Зощенко. И увидел Нижада, который пару месяцев собирается пробыть в Баку – сейчас он вместе с семьей на ПМЖ то ли в Голландии, то ли в Швеции, – и заодно распродать остатки личной библиотеки, т.к. не в состоянии увезти, ибо, как он мне поведал, «за лишний килограмм берут дополнительные 10 баксов».

* * *
Всё никак не возьму в толк: почему это порноактеры, исполняя свою роль, все время вопят: “Oh God!!! Oh God!!!” Причем тут Он?
Вот где со всей своей правотой годится: «Не поминай имя Господне всуе».

* * *
Имя, данное ребенку матерью, – воля отца, направленная на изменение этого имени, утверждение своего варианта – разрыв между отцом и матерью / сын остается с матерью – подросший сын по собственному желанию общается с отцом, узнаёт его – сын, «узнавший» отца, уходит от него (фактически, от матери тоже), утверждая собственную волю.

<Попытаться найти мифологическую аналогию.>

* * *
Зубы в ужасном состоянии, странные головные боли, ломота в костях, временами жжение в правом легком, скачущее сердцебиение. Но меня никак не тянет к врачу. Не знаю, как у меня там всё обстоит с духовностью, какой бы был показатель, если существовал бы некий измеритель последнего, но это нежелание сходить к врачу – наверное, нежелание стать рабом собственного тела.

* * *
Музыка – апофеоз эстетического прежде всего тем, что дидактика в ней невозможна.
Может быть, музыка – самый безличностный, наименее эгоистичный вид искусства.

* * *
В русском алфавите 33 (!) буквы, все за исключением двух – «ъ» и «ь» – имеют звуковое соответствие. 33 – 2 = 31. Центром (16 слева и справа) является буква/звук «о» – ноль, пустота и самая частотная в русском языке.

«Круглая и пустая луна,
как буква «о» в слове «ноль».

* * *
Новые мысли возможны. Возможны ли новые эмоции?

* * *
Хоть я волк по крови своей, вечно зайцев в детсаде играл…

* * *
«Стихи на смерть» у Бродского можно условно разделить (учитывая формальные, интонационные особенности) на два ряда:
один восходит к «Стихам памяти А. Белого» Мандельштама;
другой к «Новогоднему» Цветаевой.

* * *
Большинство стихотворений желает быть прочитанным, как минимум, дважды.

* * *
Интересно, почему наши «поэтессы», позиционирующие себя (в стихах, устных высказываниях, интервью) как «феминистки» - Севиндж Перване, Гюнель Мёвлуд, Нармин Кямал, Нурида Атеши и т.д. – не борются против «главного врага» (которого они даже не замечают), против азербайджанского языка, не знающего в личных местоимениях, и вообще, грамматически, дифференциацию по половому признаку?
(Вопрос: как переводят на азербайджанский литературу по психологии, философии и т.д., где одним из основных концептов является «ОНО»? Как избежать путаницы?)
* * *
Написать по-русски роман, притворяющийся переводом с азербайджанского. Это дневники жившего в советском Азербайджане асоветского, параллельного человека. Придется немало порыться в газетах той поры – 60-е, 70-е года. Этот роман мог бы стать своеобразной местью, компенсацией за отсутствие в азербайджанской литературе ХХ века, в отличие от литератур других советских стран, асоветской линии.

Морелли – Marallı

* * *
Dodaqdəyməz (букв. «не смыкающиеся губы») – специфическая форма липограмматического стиха, представленная в азербайджанской ашугской поэзии. Формально выражена в отказе от употребления слов, в состав которых входят губные буквы/звуки: б, в, м, п, ф. Чем продиктован этот отказ? Ответ: благозвучностью – не подходит. Не лучше бы было в таком случае отказаться от: ğ, ə, g, ö, ü, c?
Может быть, причина этого отказа заключается в следующем: отказ от губных согласных превращает рот (т.е. речь) в некий «вечный двигатель», не замыкающееся отверстие, генерирующее речь – живое, явленное слово.

Речь – как победа над материей.

Ср. у Мандельштама: «бормочущие губы», «мыслящий бессмертный рот» и т.д.
Можно провести параллели с музыкой:
панграмма – додекафония,
липограмматический стих (dodaqdəyməz) – блюз.
Что еще раз доказывает глубинное родство музыки и поэзии.

Поупражняться в написании dodaqdəyməz на русском языке. «ДЛЯ ЧТЕНИЯ ВСЛУХ».
Если dodaqdəyməz использовался во время deyişmə – соревнования – то он становился еще и психологическим оружием, способом оказания психологического давления на противника.

23.01.07

Увиделись с Саидом. Я шел на встречу, был на подходе, поднимался по эскалатору. В ушах наушники, а в них в этот момент звучала Cemetery Gates – Pantera-овская песня. Я смотрю на параллельный ряд – линию, по которой спускаются вниз, смотрю на мелькающие лица, уходящие куда-то вниз, слушаю «Кладбищенские ворота» и думаю о бренности рода человеческого.
В этот же вечер нам встретилась эстравагантная нищенка, наверное, была безумной: у нее была уникальная речевка, которую она торопливо бормотала: «Подайте, пожалуйста, подайте, молодые люди, мне зубы лечить надо, у меня зубов нет, подайте, на врача не хватает». Я дал 20 qəp., что делаю в редчайших случаях. Раз на зубы, то можно – ее я понимаю, у самого в скотском состоянии. Однако после того, как мы с Саидом прошлись еще – минут 15-20, опять ее увидели, она снова стала выпрашивать денег, но я ей напомнил. Часто так бывает. Почему они хотя бы на 15 минут не удерживают в памяти тех, кто им помог, чем смог? Может, это и к лучшему…
В тот вечер Саид сказал отличную вещь: «После чтения стихов Пастернака, Есенина в голове остается гул, и кажется, что самому можно сочинять стихи километрами. А в случае с Бродским такого не происходит».

* * *
У Азера Эфендиева (первая встреча с ним произошла 28.02.06) безупречная речь – 1) без ошибок; 2) без упреков в чей-либо адрес. Речь настоящего интеллигента. Ничего подобного – т.е. когда «два в одном» – я еще не слышал.

12.04.07

Уже можно и нужно позволить себе «чтение по диагонали». В особенности, большей части так называемых современных текстов. После того как я ощутил настоящее, сущность (в письме и вообще, в сотворенном), я имею на это полное право. Даже «хорошие» вещи не заслуживают особой, внутренней пристальности внимания, да они и бессильны его удержать или привлечь во второй, третий раз; может быть, именно поэтому они всячески пытаются угнездиться в нашей памяти, заявляя о своей значимости набором очевидных приемов – мнемоническими трюками, сентенциями, эффектностью и т.д.
Но настоящее не претендует на какое-либо место в нашей памяти, оно отпускает, ведь всё равно ты будешь возвращаться к нему снова и снова.
Настоящий текст не желает быть памятником самому себе в отличие от хорошего и даже гениального текста.
Можно установить следующую иерархию:
1. бездарное
2. графоманское
3. ремесленническое
4. талантливое
5. гениальное
6. то, что находится по ту сторону всех критериев и иерархий

В настоящем тексте, в сущем всегда присутствует некий пробел, пустотность, зияние – называть можно как угодно – обеспечивающее внутритекстовое течение; незаполненное пространство, позволяющее перемещаться тому, из чего состоит органика явленного. (По сути, это сродни самой жизни.)

Тематическая, условно говоря, поэзия, проза и т.д. – неверное словосочетание, неверный термин; если, вообще, этим термином стоит пользоваться.
Настоящий текст (т.е. текст 6-ой категории) говорит не о любви, Боге, одиночестве, Родине, жизни/смерти и т.д. – а всегда о сущем, тематичность же имеет, в лучшем случае, третьестепенную функцию.
Важно не «что говорить?» и не «как говорить?», важно «само говорение».

1. подлинное содержит пустотность
2. подлинное не предсказуемо
3. подлинное не анализируемо


* * *
В азербайджанской поэзии так много «страдания», и почти отсутствует «сострадание», caritas, истинная любовь – в древнегреческом смысле. Ср. с русской ситуацией, где любовь – жалость. Но равняется ли сострадание жалости? Интуитивно ощущается, что нет. Выявить дистанцию между состраданием и жалостью!

Скромность, застенчивость часто путают с высокомерностью. В обоих случаях сторонишься других.

20.04.07

Концерт в Филармонии.
1) MƏRASİM Назима Миришли. Были хорошие фрагменты с «шевелящимся хаосом».
2) Фрагменты (1 и 2 части?) из балета Равеля «Дафнис и Хлоя». Восхитительная, светлая музыка; импрессионистические созвучия, которые повисают в воздухе на считанные секунды, а потом проходят сквозь тебя, будто ты бесплотен; из нескольких нот, минимальных интонаций созданы широкие внутренние пространства. Странно, что даже не вспоминая сюжета «Дафниса и Хлои», перед самым исполнением – во время выхода музыкантов на сцену, я отметил сдержанный эротизм всего происходящего; точнее, этот эротизм был отмечен во время выхода хора: 1. в одежде певцов – побольше черного, поменьше белого и 2. в тот момент, когда певцы занимали свои позиции – мужчины сверху, женщины снизу.

[Эрос и Музыка; как воплощается Эрос в Музыке, конечно, имеется в виду лишь инструментальная? Вообще, возможен ли Эрос в музыке?]

02.05.07

Хороший сегодня был день. Купил у букиниста С. Кржижановского (отличный писатель! многое и многих предвосхитивший, и не только в русской литературе), книга 91 года издания, с предисловием Перельмутера. А вечером, в Интернете, случайно заметил, что три вещи из «Микробпоэзии» опубликованы в «Арионе», хотя Алехин не поставил меня в известность; особой радости от этой публикации не испытываю, ибо знаю, что почти всё, написанное мной до сих пор, в лучшем случае «добротное»; кстати, в этом же номере «Ариона» опубликованы вещи Перельмутера: вот так, в течение 2-3 часов выстроилась некая линия КРЖИЖАНОВСКИЙ – ПЕРЕЛЬМУТЕР – Я.
Но самое главное событие – центральное, произошло между теми двумя. Я случайно встретил Саида и мы (опять же случайно) пошли в консерву, где был Фарадж Караев <из Москвы прибывший> с т.н. «уроком» в маленькой комнатушке. Рассказывал о Владимире Тарнопольском, называл его композитором №1 в России и милейшим человеком. Искренне верю, что это действительно так, ибо «Маятник Фуко» Тарнопольского (по одноименному роману У. Эко), который мы прослушали, не нуждается в комментариях (как сказал Ф.К. Во время слушания мне в голову пришла лишь одна коммент-цитата: «Открылась бездна звезд полна»). <Холодный космос, животворящий хаос, терпкое и быстрое бытие – звучал аккордеон + полиритмия ≈ мелькнула и исчезла тень Пьяццолы, и вновь распыление органики звуков в НИЧТО, в ПУСТОТУ, где слышно тиканье, которое есть остановки, затухание самого Времени, но вдруг резкая зигзагообразная вспышка – намек на то, что возможен новый цикл становления и распада – и теперь уже конец.> Давно у меня не было такого, точнее, я не был у такого: полное погружение, не оторваться, внимание не отвлекалось.
Исчез страх перед академической, современной академической музыкой, теперь лишь интерес к ней. Благодарен небесам за открытие/нахождение в себе изначально наличествующей интенции («вкуса» – неточное в данном случае слово); от рока – к джазу, фри-джазу – и к современной академической музыке – интенции к большей неизвестности, непредсказуемости.
Ловлю себя на мысли, что интуитивно приведенное несколькими строками выше описание «Маятника Фуко» Тарнопольского, скорее всего, единственно верный способ описания музыки вообще: о музыке невозможно говорить словами, выражающими/передающими какие-то эмоции или мысли, точнее, разговор этот бессмыслен; о музыке можно говорить лишь чистыми понятиями, выраженными в слове, т.е., грубо говоря, в ход идет скорее философская (+ эссеизм), нежели музыковедческая, лексика, стиль, терминология.

Теория литературы насчитывает 20 с лишним сюжетов, Борхес всего 4. Можно пойти дальше и сказать, что есть лишь один сюжет: цикл становления и распада.

Потом беседовали с ребятами-композиторами (Саид, Аяз, Туркер) в чайхане о драматургии и проч. В ходе беседы Аяз сказал, что в Московской консерватории очень много китайцев, причем все учатся на исполнителей, музыкантов, а не на композиторов, и все обладают отменной техникой, скоростью, чистотой артикуляции и т.д.; добавил, что редко из них выходят композиторы, зато исполнители отменные – «правой играют, в левой держат надкушенный гамбургер». На это я ответил, что всё в порядке вещей, ведь это у них в генетической памяти (рук) – восточные единоборства, беспрестанные тренировки и т.д., а в исполнительском искусстве – точь-в-точь как в спорте, успеха добиваешься беспрестанными занятиями начиная с нежного возраста.
Линия, явленная в первом абзаце этого текста, вышла за границы дня. Наутро, т.е. уже 03.05.07, меня разбудила улыбающаяся мама, держащая в руке пакет с двумя, как я увидел при вскрытии, экземплярами «Ариона». Среди трех моих стихотворений, опубликованных там, было и такое:
«Сегодня / плач по умершему соседу / разбудил меня. / Плач по одним мертвецам / поднимает других».
В этот же день хоронили соседа – пьяницу, мужа Мелахет, правда, плача не слышал.
Как-то не хочется называть всё это «цепочкой совпадений». Совпадения есть всегда и у всех, т.е. они постоянны, просто не все обращают на это внимание, ибо живут с расфокусированным взглядом, ведь так-то легче. Но когда замечаешь подобное, отменяется линейность жизни, она закольцовывается, хватает себя за хвост, но ты вне круга, ты победил. Узреть матрицу – полпобеды. Увидеть ограниченный, пусть и непомерно большой, набор жизнеходов – наполовину победить.

14.05.07

Сабина Шихлинская, томноокая Ешим Агаоглу и я обсуждаем в 9 вечера в ресторане детали билингвального ешимовского сборника. Смешно то, что мы трое – тюрки, но найти общий, в буквальном смысле, язык для разговора не способны, без перевода не обойтись: Сабина не знает азербайджанского и турецкого, Ешим не знает русского, я не знаю английского; Сабина с Ешим говорят на английском, я с Сабиной на русском, Ешим со мной на турецком. Сообразили на троих... В разгар беседы над моей головой вырисовывается некто, смотрю – Миша (Ермолаев), лезет целоваться. «Я тут главный», – говорит (т.е. главный официант). Первые дежурные фразы, которыми мы обменялись, как мне показалось, были искренними. Но он начал затягивать, видимо, было любопытно: Ниджат с двумя дамами – одна молодая, другая не очень, но всё же... Тут я вежливо намекаю, что у меня деловая встреча и т.д., он полусмущенно улыбается, типа: «Да-да, конечно, понимаю, большим начальником стал, не то что я – официант, хоть и главный».
– Вы уже заказали? – спрашивает он.
– Да, – говорю, – мне кофе.
– Эспрессо? Черный?
– Черный. А скажи, как бы, ты подаешь?
– Нет-нет.
– А, ну и хорошо, пусть лучше кто-нибудь другой принесет. Как мама?
– Спасибо, хорошо.
Он, наконец-то, уходит. Я не хотел, чтоб меня обслуживал он, ведь он мой, как бы, приятель, не раз и не два мы сидели за одним столом. Я не хотел, чтобы он комплексовал из-за этого, постарался передать свое желание интонацией и мимикой, но не знаю, что он подумал: скорей всего, что я не хочу его видеть здесь и сейчас, смущаюсь им в присутствии арт-дам. Семитское чувство вины подбиралось к душе автора этих строк. Но несколько строк назад я спросил у него что-то вроде: «Что нового?», или «Всё нормально?», он ответил: «Да вот, женился. Знаешь?»
– Да, ты же сам говорил.
– А-а, ну точно.
И тут я понял, точнее, вспомнил, что имею больше прав на обиду: ведь за несколько дней до свадьбы Миша позвонил и позвал, но сказал, что еще не улажено с точной датой и местом, так что обязательно позвонит еще и выдаст пригласительный. И не позвонил. Не знаю, почему.
По крайней мере, я на него ни за что не в обиде.
Интересно другое: уже на середине диалога с Мишей я подумал, что всё происходящее в этот вечер – неумение найти общий язык Сабине, Ешим и мне; встреча и обмен репликами с Мишей – сильно напоминает эпизоды из джармушовских «Кофе и сигареты», «Ночь на земле».

19.05.07

Сегодня я впервые выступил в роли преподавателя. Выступил, на свое удивление, прилично, хоть и не ожидал этого по многим причинам, в том числе из-за того, что спал всего 3,5 часа – прочел в один присест сорокинский «День опричника».
Весь сыр-бор проходит в БСУ. 4 девочки, читающие Коэльо и Дэна Брауна, считают, что останутся в вечности своими творениями. Деканат, преподавательский состав подмазывается к ним. Мне показалось, что этот факультет открыли только для того, чтоб выбивать у студентов деньги и/или получить статус первенства в этом деле. Ни преподавательский состав, ни студенты не знают точно, чего хотят.

26.05.07 (02:20)

Тишина. Пятистопным дактилем пролаяла далекая собака. Тишина.


* * *
1. Нужен этический и эстетический подвиг, а не искусство.
2. Обретение языковой частности есть элемент инициации.
3. По-этика
4. Стиль (и «точное слово») – минная тропа. Стилисту ошибки непростительны.
5. Видишь беллетристику, стихи не нужные даже самим авторам, ибо писано не из необходимости, а ради признания, денег, имени, желания не отстать от коллег. Но литература должна быть нужной, необходимой хотя бы самому автору.
6. Есть стихи, спасенные лишь отсутствием рифм.
7. Одной инверсией, одним интонированием можно добиться того, на что другие тратят в лучшем случае целый абзац.
8. Литература начинается с сочетания двух слов.
9. [Литература существует] в пробеле между двумя словами.
10. Отфильтрованный (задним числом!) поток сознания, чтобы поток не превращался в потоп.
11.Текст не как конгломерат мыслей, идей и т.д., а как средоточие импульсов в себе самом и направленных вовне; импульсов, побуждающих воспринимающего раскрутить собственную спираль мыслей, идей, чувств. И в этом приближение к музыке – высшему из искусств.
12. Секс и смерть – вход и выход; страх, язык/речь, плоть, реальность, память и время. Эрос, Танатос – альфа и омега.
13. Есть что-то неестественное в придумывании сюжета, героев, навязывании психологии, развитии нарратива. Обращаться или ко всеобщему или к личному мифу.
14. Память: какую-нибудь комнату в дешевом отеле помнишь ближе близкого человека. Это и есть правда жизни.
15. Я пишу еще и потому, что «небытие (знание о смерти и потребность его компенсировать) определяет сознание» (А. Гольдштейн). Писание – одна из лучших форм такой компенсации. Писать – значит плевать в лицо смерти.
16. Бездонное через конкретное.
17. Боль и страх
18. Литература – журналистика/публицистика – социология – психология – философия – информативность – сюжетность (для прозы еще простительно, но не для поэзии) – идеи и идеологии – объяснение =?

* * *
Это может быть гениальным, но не подлинным.

Есть некая Высшая Справедливость, не обделяющая ни одного человека в стремлении в подлинному, просто не все желают услышать этот «универсальный голос», ибо надо приложить «усилие, усилие искреннее».
Поиск подлинности может вестись по-разному: через слово, музыку, краски, молчание.
Есть гениальные авторы – но без «сцепления с сущностью», и это понятно, ведь они занимаются искусством.
Но нужно не искусство, а этический и эстетический подвиг, сводящийся, по сути, к аскетизму. Это очень сложно.
На формальном уровне «стихотворения» вышесказанное должно выражаться в отказе от рифм и метафор, «искусственных» компонентов: «ни одна вещь не может называть другую. Ничто не должно заменять отсутствующее». (Роберто Хуаррос)
Выходит, что такой поиск, поиск подлинности, выраженный с помощью слова – это не литература, не стихи, не проза («между стихами и прозой нет никакой разницы – энергия одна, условно именуемая «поэзией»; разве есть существенная разница между сонатой, симфонией, и в том и в другом «музыка»), а поиск подлинности.

Итак, быть не поэтом, ведь «за поэтами следуют заблудшие. Разве ты не видишь, что они блуждают по всем долинам (слагают стихи на любые темы) и говорят то, чего не делают?» (Коран. Сура «Поэты», аяты 224-226), а ищущим, стремящимся к подлинности..

Осознанию этого помогает местность и климат: юг, лето, являющиеся синонимами честности. Лето (юг) – честное время года, объективное, когда вещи и люди предельно близки к идеальным состояниям, к состояниям, в которых они задуманы. Деревья в листве и приносят плоды – так и задумано Творцом, дерево должно давать тень и насыщать плодами. На людях минимум одежды – они (телесно) предельно близки к райскому состоянию.
Есть авторы, которых я условно хочу отнести к представителям «южной поэзии»: Риццос, Роберто Хуаррос, Р. Крили, Орхан Вели, Шамшад Абдуллаев и т.д. К ним неприменимы такие эпитеты, как «талантливые», «гениальные», «блестящие», «прекрасные», но лишь «правдивые», «точные», «настоящие».

Радикальный вариант: самоубиться и вознести свою жизнь и тексты до подлинности.

* * *
Лучшая литература на русском языке во второй половине ХХ века создана этнически не русскими: чувашем, евреем, узбеком.

31.07.07

Пришли книги с курьером, на две недели раньше предполагаемого срока; видимо, благодаря энергии, образовавшейся от соседства 4 изданий: «Спокойные поля» Гольдштейна, «Неподвижная поверхность» Ш. Абдуллаева, «Поля-двойники» Г. Айги, «Придорожная собачонка» Чеслава Милоша.
Всех этих авторов (за исключением Милоша) объединяет одно, самое важное в их творчестве: не рассудочное, а чувственное, телесное, духовно-душевное схватывание сути.

* * *
Лучше писать так называемые «элитарные» вещи, не имеющие успеха у элиты (тем более широкой публики), чем заведомо коммерческие без коммерческого успеха.

20.08.07

Купил у букиниста Пруста, «По направлению к Свану». Было бы интересно после завершения приступить к «Другим берегам» Набокова, а затем сравнить эти две книги.

* * *
Ритм – самый, а может быть, единственный сакральный «прием».

<Благородная> медлительность и мгновенность <озарения> – сакральны, но торопливость, быстрота – нет.
«Одержимость знанием об эдемском языке, языке рая, который никогда не будет больше восполнен, – и есть существование поэта».
Аркадий Драгомощенко

Эдемский язык (язык Адама, именующего вещи) – может быть, язык, опережающий реальность.
Возможно, это не рефлексирующий язык, не анализирующий/поясняющий (ведь еше не был скушан плод с древа познания; бытие воспринималось как полнота и в познании не было необходимости), а констатирующий, описывающий, сгущающий существующее в слово, ибо на исчерпывающее объяснение реальности способен только Творец.
Если уж на то пошло, писать не о счастье, горе, любви, страхе – т.е. не «тематическая поэзия» – а писать счастьем, горем, любовью, страхом (как, например, это происходит у Айги).
Ср. мандельштамовское: «Здесь пишет страх, здесь пишет сдвиг».

И в этом приближение к музыке, которая, если и имеет смысл/мысль/выражение, то является не <рассказом> «о», «about», «об этом» [т.е. не рефлексией] а самим «этим», сгущением «этости» в звуке.

Язык, опережающий реальность – может быть, нечто вроде предслышания музыканта-импровизатора – композитора, обеспечивающего неизменную точность, попадание каждый-раз-в-разную-цель.

31.08.07
(Записано после 19:50)

Лежа на диване, слушал Keith Jarrett
(Парижский концерт:
1. October 17, 1988
2. The Wind
3. Blues)

Слушал, глядя на солнечный блик над книжным шкафом, блик, образованный небольшим ветерком и верхушками елей (?) соседских, October 17, 1988.
На 05:55 этой вещи осуществляется переход, возникает остинантная фигура на басах, и я закрыл глаза. И вспомнил предпоследнюю встречу с Саидом перед его отправкой в армию, когда мы совершили прогулку на катере: при возвращении к берегу он обратил внимание на мельчайшие «ртутные» капельки/шарики пены, скачущие по маслянистой воде, а когда катер уже причаливал, я обратил внимание на блики на обшивке другого катера, причаленного с боку, блики на обшивке, образованные отраженными в колыхающей воде солнечными лучами – целое световое шоу, каскад летучих прозрачных мышей, на которых мы завороженно смотрели («день шариками и мышами осчастливлен» – выулыбнули мы).
После прогулки, во время беседы <о музыке> Саид посоветовал обязательно послушать Парижский концерт Джарретта («баховские дела», сказал он), и я открыл глаза. Прошло не больше минуты, но исчезло над книжным шкафом световое отверстие: это солнце всё больше заходило. На часах 19:50.
Джарреттовская вещь заканчивается (аплодисменты) на 37:37.
Саид отправился после 8 июля.

* * *
Азербайджанец и русский едут в поезде. Русский за кроссвордом, почти разгаданным, пытается отгадать 6-буквенного великого азербайджанского поэта. Заглядывающий ему через плечо азербайджанец хочет помочь попутчику:
– Это Низами!
– Как знать, как знать... А может, Насими, или Физули, Видади, или Вургун?

Однажды Шота, Ашот и Атош отправились на базар. По пути им встретилась Тоша.
– Вах! – воскликнул Шота.
– Джан! – воспылал Ашот.
– Эщщи... – пробурчал Атош.

07.09.07

Прочел «Другие берега» Набокова. В сравнении с Прустом В.Н. сильно проигрывает. В «Д.б.» сталкиваешься с тем случаем, когда авторский нарциссизм полностью вытесняет текст. Удручает желание схватить эфемерную субстанцию приступом, в лоб, желание выстроить всё по порядку (в т.ч. Хронологическому), отчего эфемерное становится недоступным, неуловимым.
Пруст куда значительней (его опыт учит, кроме всего прочего, не бояться отводить на бумаге больше места тому, что занимает в нас большее место); импонирует его древовидный синтаксис, когда одно предложение выражает одну мысль/образ/картинку со всеми ответвлениями, правда, это порой приводит к монотонности. [Можно было бы выделять некоторые ответвления в отдельные предложения – ритм периода стал бы подвижней].

Прочитав «Другие берега», еще раз убедился, что выдумывание сюжета, пустых героев, которых автор пытается оживить, вкладывая в них собственную биографию, мысли, психологию и т.д. – всё это глупо. Нужно пробиваться к реальной, идеальной реальности, а не замутнять исходную точку выдумками. Если уж на то пошло: миллиарды людей живут, умирают, причем для окружающих, близких и родных, в их памяти умирают раньше, чем физически, а некий автор, в поту за письменным столом, получив грант, президентскую стипендию и мечтая о миллионных тиражах своих книг, напоминающих квартиру в хрущобе на первом этаже, до отказа забитую импортной мебелью и коврами, занимается выдумыванием сюжета, героев, композиции и прочей белиберды.
Но текст должен быть подобен спасительному, спасающему ковчегу Ноя/Одиссея.
В этом и заключается высший ethos. А литература, решающая так называемые этические задачи, например, Толстоевский, излишнее повторение. Убивать или нет старуху-процентщицу, переспать или нет с бесправной служанкой? – посвящать этому метания, истерики, тяжелобородые раздумья, книги глупо, ибо говорит о глухоте автора. Конечно, «нет», ведь во всех Божественных книгах сказано, что нельзя.

* * *
Эрос и Язык. Эрос и Литература. Как писать секс, не впадая в
1. грубость, пошлость, матерщину (например, Лимонов, Буковски, Миллер?)
2. восторженность, экзальтированность, эвфемистичность (например, «Эммануэль»)
3. анатомичность, медицинскую терминологию (пенис, головка, клитор, половые губы)

Решение, найденное Кортасаром в 68 главе «Игры в классики» прекрасно, но прекрасно своей единичностью и неповторимостью; это вообще-то вовсе и не выход.
Так как же быть? Безусловно, необходима точность в именовании деталей процесса и органов, принимающих в нем участие. Ну вот и вынырнула медицинскость в предыдущем предложении: «процесс», «органы»; как будто речь идет об операции, о мясе, а не о сакральной энергии, не о любви.
Необходимо найти речь для этого. И кажется, что в этой речи существительные (отсылающие к органам, выделениям) должны быть сведены к минимуму.
Может быть, эрос, секс – единственная область, где литература, письмо явно проигрывает визуальному.

* * *
Писать не книги, законченные томики, а давать некий срез, фрагмент потока.
Так называемое «поэтическое мышление» не метафорическое, а ассоциативное. Метафора – дитя ассоциации.
Ассоциативное мышление [память! внутреннее, откликающееся на внешнее] – единственный правдивый двигатель так называемого «сюжета», текста вообще.
Ассоциативность (тематическая, атмосферная, фонетическая, не важно какая, точнее, первая попавшаяся) приходит сама, извне, ЭГО в этом участия не принимает, она намекает на то, что хаоса нет, «тайными узами всё связано со всем» (Борхес), то, что человеку мнится хаосом, на самом деле является Божественным Космосом, настолько великим и превышающим человеческое, что человек попросту не способен его воспринять в виде такового (т.е. в виде целостности).
Итак, не механический коллаж, искусственная конструкция, а естественная, свободная, неэгоистичная, выводящая за пределы человеческого, правдивая ассоциативность!
Отказ от отредактированной, цензурированной, купированной, пропущенной сквозь идеологические/«упаковочные»/тематические фильтры реальности! 90% пишущих – писатели-редакторы. Наверно, ассоциативное движение – единственное средство против идеологизированного, ангажированного мышления, реальности и письма/речи.

Автобиографизм, ассоциативность (которая дает полную непредсказуемость), языковая частность, мемуарность, дневниковость, эссеизм, пейзажность (Артем, Ахмедлы, Баилово и его холмистое преддверие), аналитичность (Орхан Вели, Шамшад, Гольдштейн, Рицос, Колтрейн, Кобейн, Айги и т.д.), стиль, медлительность, исповедальность, обращенность к неизвестности, т.е. никакого конструктивизма.

15.09.07

Проснувшись, увидел во дворе, над кустами мяты огромную желтую бабочку с черными крапинками. Днем вышел в город по делам. На пассаже, сканируя книжные лотки, купил два, чудом там оказавшихся издания, которые давно хотел прочесть, но в Интернете они не выложены: свежепереведенная «Безумная любовь» Андре Бретона и «Дневник вора» Жана Жене. На обложке бретоновской книги изображен им же выполненный коллаж «Бабочка». Сначала я купил Бретона, потом немного времени провел в Интернете и с ребятами в чайхане. Затем занял у Расима 2 маната и купил Жана Жене. Расим зашел в магазин посмотреть брюки, а я у входа листал книгу. Глаза выхватили в рядом текущем потоке куда-то спешащего мужчину лет 30-35, одетого в черные джинсы и черную майку с длинными рукавами, которые, казалось, он нарочно закатал, чтобы выставить, если не ошибаюсь, блатняцкие наколки. Придя домой, взялся читать по наитию некогда слегка пролистанный 1-ый том биографии Лоту Бахтияра, хоть и были куплены две новые книги. 16.09.07 ближе к вечеру книга была прочтена и я сразу же включил на мобильном Jazz FM и прочел в сводке новостей, что «на улице 20 января убит криминальный авторитет Ягуб Гасанов».
Позже начал читать «Безумную любовь», где Бретон долго и увлеченно говорит о неслучайности случайного. 15-го, в день покупки книг, возвращались по домам вместе с Расимом в метро. До того, в «Чинаре» он говорил о необходимости установления нового «женского» мировидения. В вагоне я дал ему полистать Жене, а сам листал послесловие переводчицы к книге Бретона и прочел: «Сверхзадача (для многих, наверное, неожиданная), воздвигаемая перед искусством в этой книге, – помочь женщине осознать свое новое место во Вселенной, а мужчину убедить в особой ценности «женского мировидения»...» Показал эти строки Расиму, он улыбнулся улыбкой удивления и закономерности.

* * *
Автобиография, составленная сплошь из чужих цитат. Правдивая цитатная автобиография – наверное, это было бы самым страшным произведением в истории мировой литературы.

Не понимаю людей, общающихся в chat'ах. Не лучше ли делать это в реале, под солнцем и небом, за чашкой чая? А вот ЖЖ (живой журнал, интернет-дневник – Ред.) – неплохая идея. Это как бы некое хранилище прожитых жизней, какое-никакое свидетельство, пересечение жизней и свидетельств, их выстроенность в определенной заданности.
Эсмира как-то сказала: «Автобиография – единственный текст, который невозможно завершить». Недавно она сказала, что в ЖЖ есть отдельная страничка с линками на странички тех пользователей, чья жизнь по тем или иным причинам прервалась и что читая их последние для читателя, но не всегда для писавшего заметки (среди авторов есть и самоубийцы, и безнадежно больные, как например, Илья Кормильцев), понимаешь, насколько внезапно.

27.09.07

Константин Вагинов [Вагенгейм]. «Труды и дни Свистонова» (1929)

Интонация = Зощенко (?) + Библия. При наличии времени и возможностей надо подумать о переводе этой вещи на азербайджанский. Это было бы хорошим уроком сеймурам, алекперам и их грядущим последователям – всем тем, кто заново изобретает колесо. (Вообще, стоит как-нибудь составить список русской литературы ХХ и XXI вв., которую следует перевести на азербайджанский в первую очередь.) Каким чудом вагиновский томик оказался в подвале?! Как это теперь выяснить?
Вагинов замечательно работает с интонацией авторского и квазиавторского отношения к героям, событиям и т.д.

10.10.07

Если говорить иронично, то А.Драгомощенко только и делает, что знакомит слова, разбавляя фразы «умными» высказываниями своего и чужого производства. У А.Д. все силы, точнее, бессилье, бессилье, являющееся, по сути, отказом от эго, добровольным претворением себя в ноль (что приводит к сквожению через эту вертикальную пустоту надличностного смысла), направлены на «быструю», on retrouve, фильтрацию уже написанного.
«Умные» высказывания своего и чужого производства сводятся, в основном, к рефлексии по поводу уже написанного в частности и речи/голоса/литературы/знака вообще, ибо то, что было натуральным в эпоху невинности, перестало быть таким в эпоху грехопадения.
А.Д. предлагает узор снежинки, тысячекратно увеличенной отсутствием насилия со стороны фиксатора.
«Сюжет» сводится к этому: «Какой предмет окажется необходимым в дальнейшем продвижении предложения?»

Может быть, только в «знакомстве слов» осталась живительная энергия, нечто, не подвергшееся инфляции, даже больше – настоящие открытия, «белые пятна» на карте языка. Видимо, это единственное преодоление «и это уже было сказано» – примитивно понятого постмодерна или постмодерна вообще.
белые пятна на карте языка.

(В литературе все приблизившиеся к сути делятся на мысленников и фактурщиков и тех, кто соединяет в себе первое со вторым в том или ином объеме. Например, Бродский – чистый мысленник, Айги – чистый фактурщик, Драгомощенко, Гольдштейн, Ш. Абдуллаев – объединяют мысль и фактуру, причем последнее преобладает; то же самое у Бруно Шульца – фактура преобладает и даже исстирает мысль. А у Пруста, например, мысль и фактура находятся в равной пропорции и мысль иногда берет верх.
В музыке же (может быть, и в современной живописи) приблизившиеся к сущности – только и только фактурщики. Это «различие» коренится в природе исходных субстанций: звук – физическая данность, величина (громкость, длительность, обертона); а слово – сумма физической данности, величины (звучание, ударение/интонирование и т.д.) и значения/смысла.
Т.е. музыка – «бессмысленна», не обладает значением, ни к чему объективному не отсылает, лишь к субъективным ассоциациям слушателя; но ни одна словесная конструкция, сцепление, текст, даже самый корявый, плохой, не является «бессмысленным», т.е. этого не позволяет сам язык.
Язык не позволяет нам сказать бессмыслицу, нечто, не обладающее значением, не отсылающее к объективному, «понятному» для всех.
Музыка изначально обладает привилегией «бессмысленности» – свободы от тоталитарной объективности, а живопись достигла этого в ХХ в. (например, Поллок).

Вот иерархия:
1 вера
2 поэзия
3 наука

Следует направить усилия именно на такую поэзию [искусство], поэзию, находящуюся между верой и наукой.
Физика и метафизика текста.
В физике главное – осязаемость текста, его тактильность, телесность, «слова, которые можно потрогать». Такая осязаемость делает невозможное – метафизику – возможным.

12.10.07

В Центре русской культуры Русской общины Азербайджана (пр. Азадлыг, 116) состоялся вечер, посвященный Году русского языка. В рамках программы вечера вручение номинации за лучший перевод с азербайджанского языка на русский лауреатам конкурса в категориях «Мэтр» и «Молодое перо» (соответственно Гасану Гулиеву и мне).
Учредителем номинаций является Фонд первого президента России Б. Ельцина. Награждение проводится при поддержке Росзарубежцентра и Фонда взаимодействия с диаспорами «Ока» (Российская Федерация).

Диплом и денежную премию в размере 12000 рублей (409 AZN) вручил посол России в Азербайджане. Возможно, в категории «Мэтр» денежная награда была больше.
Я произнес следующую краткую речь:

«Очень коротко я хочу сказать о своем понимании переводческого дела и попытаться «перевести» эту речь в иной пласт. Я убежден, что переводчик, желающий быть честным по отношению к тексту, его автору, в конце концов, по отношению к самому себе (и тому незримому Автору, который ниспослал Книги с большой буквы), прежде всего, должен стремиться к смирению, аскетизму. Он должен быть невидимкой. Чем меньше он обнаруживает собственное присутствие в тексте, тем больше, в конечном счете, выигрывает автор и читатель. Проще говоря, никакой отсебятины.
Приступая к работе, я добровольно обращаюсь в ноль, позволяя смыслу струиться сквозь себя. Убежден, что именно подобное смирение позволяет сохранить не букву, а дух написанного.
Я вовсе не идеализирую свою позицию, свою работу, но тем не менее должен сказать, что счастлив от того, что нахожусь, как говорил выдающийся русский переводчик Виктор Голышев, при хорошем деле. Счастлив от того, что работаю на понимание. Понимание – вот начальная и конечная точка перевода: перед тем, как перевести текст, необходимо его понять, а хорошо переведенный текст хорошего автора, в итоге, тоже работает на понимание – т.е. на сокращение разрыва между различными языками, ментальностями, нациями.
Именно понимание предшествует любви. И мне очень хотелось бы, чтобы эта речь запомнилась, если она вообще заслуживает запоминания, не буквальной своей стороной – не как речь о переводе, его формальных аспектах, или моем частном отношении к этому делу, а метафорической стороной, если угодно, духовной.
Хотелось бы, чтобы эта речь запомнилась как речь о понимании, как, может быть, несколько сумбурная вариация на тему главной заповеди, как немного видоизмененная форма этой заповеди: пойми и «возлюби ближнего своего». Это и есть та универсальная идея, воплощать которую следует, кем бы ты ни был, чем бы ни занимался.
А любовь, в свою очередь, выражается, кроме всего прочего, в виде благодарения, в словах благодарения. Как сказал замечательный русский поэт:
«Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность».

Пожалуй, всё. Мне остается лишь поблагодарить вас за то, что вы сочли мою невидимую, иначе, нулевую работу по передаче смысла в пространстве понимания заслуживающей внимания. Благодарю».

27.10.07

Мне кажется, что я мог бы писать по-азербайджански, делая это не хуже тех, чьи тексты безвозмездно перевожу на русский. Однако «не хуже» никуда не годится, так же как и «лучше», ведь не в соревновании дело, а в том, что в силу скованности, инертности, клишированности, засилия «готовых смыслов» азербайджанский язык в том виде, в котором мы на сей день его имеем (либо наоборот, что сути не меняет), менее всего подходит для моих целей.
Конечно, нет языков плохих и хороших, есть языки разработанные и не очень. Ответственность за нынешнее качество азербайджанского языка целиком лежит на предыдущих поколениях не столько обычных носителей последнего, сколько писателей, коим не хватило простого осознания: главным героем произведения является сам язык, не орнаментальность (этого добра в переизбытке; борьба с орнаментальностью – главная заслуга литературы «новой волны», при всех ее минусах), а осязаемость, телесность речи, конкретность фактуры, а не факта.
Давно уже в нашем языке должна была быть осуществлена работа по его разгерметизации, размагниченности, придавшая бы субстанции состояние глины и стрелы.
Азербайджанский язык всё еще ждет своего Джойса, Шульца, Бретона.
Что касается меня, то не уверен, что при нынешних своих возможностях, ограниченных нехваткой времени, могу взяться за такую работу, тем более, когда она должна быть объемной, хотя надо всего лишь сделать первый шаг. Подобную задачу могли бы осуществить те представители «новой волны», которые владеют другими языками (турецкий, русский) и имеют возможность прочесть/освоить на этих языках (в первую очередь на русском, ибо переводы мировой литературы на турецкий, на мой взгляд, оставляют желать лучшего, и даже если это не так, то, опять же, на мой субъективный взгляд, эти переводы не попадают в соответствующую резонирующую среду, ввиду отстутствия таковой) важнейшие тексты мировой литературы не с тем, чтобы создать местный вариант этих текстов (не говоря уже о переводе этих текстов на азербайджанский, тем более переводе с языка оригинала), а затем, чтобы увидеть/понять – существуют иные горизонты, где таится подлинность во всём многообразии частных проявлений; Одно во многом.
Но нет никакой уверенности, что после знакомства с этими авторами и текстами придет понимание, означающее в нашем случае само решение проблемы – осязаемости, шероховатости речи, материализации духа. Материализованная речь одухотворяет материю.

* * *
Социальная/политическая/идеологическая задача поэзии. Общественная задача подлинной поэзии? Ответ должен быть дан самой сущностью поэзии, «литературы-как-таковой» (очищенной от наносного: публицистики, социологии, психологии, философии и т.д.).
Эта задача заключается в освобождении и впитывании в собственную органику «приватизированных» лексических пластов: термины, жаргон, политическая, экономическая, философская лексика (в особенности, пласты языка, присвоенные различными структурами власти, т.е. «язык (той или иной) власти», через который производится управление) и т.д.
Ибо поэзия, подлинная безличностная поэзия – единственное пространство, где отсутствует идеология, либо она наименее проявлена. Поэзия – территория необязательности.

А точным «антонимом» того, что изложено выше, является отображение, показывание страдания в художественной литературе. Беллетризация страдания/растворение страдания в вымысле/окаймление страдания художественностью – вот чего должен сторониться каждый уважающий себя, ближних, Бога писатель.
Ни одно художественное произведение не сравнится по силе, обнаженности с документом, статистикой, мемуаром, дневником, свидетельским показанием, когда дело касается страдания, не важно, страдания миллионов, либо одного.
Страдание не нуждается в фигурах речи.
Говорю всё это с убежденностью, исходя из своего жизненного, читательского и переводческого опыта: ни одно художественное произведение не сравнится, когда дело доходит до страдания, например, с Книгой Иова, или сбивчивыми, корявыми показаниями/речами выживших свидетелей ходжалинской трагедии, речами, которые мне довелось переводить на русский (см. также заметку от 07.09.07). И следует помнить и воплощать мысль, удачно выраженную Юнгером: «Но и в наши дни чудовищная сумма страданий обретет смысл только при условии, если мы увидим, что были люди, которые из области чисел перешли в область значения. Только это и может возвысить над катастрофой и вывести ее за пределы пустого круговращения, из того водоворота, в который втягиваются всё новые толпы мстителей».

* * *
Мне, как человеку читающему и пишущему, достаточно одной осязаемости, шероховатости речи (на уровне физики текста).

31.10.07

Потребность в высказывании будет существовать всегда. Даже если человечество когда-нибудь дорастет до отказа от литературы (fiction), потребность в дневнике, мемуарах, эссе, «вымысле» (терапевтическом и прямом) сохранится.
Вполне возможно, что в ближайшем будущем непосредственно властью будет устанавливаться запрет на создание и распространение литературы. Но там, где есть кнут, есть и пряник: будут поощряться всякие ЖЖ, non-fiction в целом.
Отказ же от высказывания, письма вообще (но не от музыки, живописи и т.д.?), вероятно, будет означать одно из двух: 1. тотальная вера, либо созерцание; 2. бесповоротные апокалиптические настроения.

* * *
1. Высказывание, вбирающее в себя рефлексию о себе самом, о своем возникновении;
2. текст, содержащий в себе автокомментарий;
3. «окончательный» беловик с мерцанием черновика, либо с черновиком в качестве приложения;
4. текст, в который «вторгается» жизнь-за-текстом;
5. высказывание, содержащее в себе размышление о высказывании вообще и критику языка в частности.

Нетрадиционное письмо, упраздняющее традиционную критику

+ 3 главных и неизменных принципа:

1. Безличность, отстутствие эго
2. «надо знакомить слова»; языковая частность
3. не объяснять, а дать почувствовать, т.е. не мысль, а состояние

02.11.07

Ищешь себя – обретаешь печаль и разочарование. Ищешь Бога – обретаешь себя. Ничего не ищешь – обретаешь Бога.

Сам человек достаточно поверхностен, исчерпаем, чтобы вложить свой капитал в творчество. Если он при этом еще и искренен, то его творческая деятельность, понятая им как самовыражение, будет завершена, едва начавшись.

Не мысль, которая пребывает в тебе (прибывает в тебя), а состояние. Нас утешают и изменяют не мысли, а состояния.
Занятия музыкой, музыкальный опыт помог мне сберечь уйму времени в понимании этого.
Мысль бесплотна, состояние осязаемо.
В самой природе мысли заложена ее неокончательность: Платон высказывает одно, его исправляет/критикует/комментирует Кант, а его, в свою очередь, Хайдеггер и т.д. и т.п, но в итоге никакого развития, одна дурная бесконечность и то, чем невозможно утешиться, ибо это далеко от райскости. Человеку <было> даровано состояние, а знание, окончательное знание, Логос принадлежит лишь Богу.
Но невозможно проделать операцию исправления, критики/комментирования по отношению к состоянию, например, фуге Баха, картине Поллока, стихам Айги.
Не мысль, не чувство, а состояние.

03.11.07

Сели на поезд в 23:55. Воскресным утром были в Ленкорани. Поезд ехал со скоростью ≈ 30 км/ч. Действительно, есть что-то мистическое, медитативное в поездах (дорога струится сквозь тебя) и это единственный в них плюс. В самой Ленкорани довольно-таки аккуратно, хотя, может быть, окраины в страшном виде. Сразу видно, что земля там плодородная, жирная, вообще красиво: зелень, горы, деревья. У Саида вроде бы всё нормально, жалуется лишь на отсутствие хороших собеседников, на обязаловку и пр., но говорит, что неуставных отношений нет (он в погране) после того, как полгода назад один из солдат повесился, оставив предсмертную записку о причинах, побудивших его на этот шаг. Был большой скандал и условия более-менее нормализовались, но не оставь доведенный до самоубийства солдат объяснительную записку, то его, его смерть просто списали бы на, например, тоску по дому, по близким.
Увиделись с Саидом, позавтракали и решили проведать Аяза, чья часть находится ≈ в 100 км от части Саида. К Аязу никто из друзей не ездит , как сказал Вазех, объясняя это тем, что чересчур далеко.
Всего 100 км разницы между военными частями одной страны и диаметральная противоположность. Аяз жалуется на ежедневные побои со стороны дедов (по сути, молокососов на несколько лет младше его: каким местом думал тот, кто поднял призывной возраст до 35?!), на идиотизм командира-наркомана и т.д. Меня удивили их руки, опухшие, черные, даже не черные, а цвета грязи, будто под кожей гнилая вода. У Аяза на костяшках правой руки ранка – результат драки, жалуется, что долго не заживает, так как в воде нет йода.
Грустно и жутко было смотреть на то, как и он, и Саид набросились на йогурт, фрукты, печеное. По всей видимости, страдания, лишения, казенные обстоятельства действительно доводят до глухоты, потери чувства сострадания: рассказы Аяза опечалили нас, а Саиду, вроде, всё было нипочем, он увлеченно, энергично сравнивал свое положение с аязовским, улыбаясь время от времени, не выказывая особенной грусти. А может, я чуть преувеличиваю, либо он чисто психологически, автоматически пытался не подпускать всё близко к сердцу.
Раньше я гнал эту мысль от себя, а если соглашался, то лишь до тех пор, пока не пройдет злость, но чем дольше, тем больше утверждаюсь (и уже не сгоряча, а на холодную голову) в том, что существует определенная и немалочисленная (!) порода людей, подлежащих физическому уничтожению. Может быть, в будущем нелюдей, гитлеров, маньяков научаться отбраковывать уже на генетическом уровне, в первые месяцы/недели беременности и проч.? А как быть пока? Зачем живут эти люди, не дающие, если уж говорить штампами, жить другим? В чем состоит их жизненная миссия? Быдло с рабской психологией и лицами неандертальцев, получив власть в том или ином виде (например, официальное руководство солдатами, либо дедовщина), самоутверждается за счет беспредела, беспонтовщины, суки мнят себя элитой. (Что касается земных желаний, то мне хотелось бы установления власти истинной духовной, интеллектуальной аристократии.)
Какими бы недонемцами, недофранцузами ни были турки (что вполне понятно и объяснимо: память, отформатированная современными условиями, память о былом величии Османской империи), их стоит уважать, азербайджанцам тем более, по крайней мере, за футбол и армию. «Bir millət, iki dövlət», две братские, граничащие друг с другом страны – и такая разница.
Как при подобном отношении к защитникам Родины мы сможем вернуть утраченные земли? Подобная разница в отношении к солдатам между Турцией и Азербайджаном в очередной раз заставляет задуматься о том, что азербайджанская нация результат многочисленных не то чтобы смешений (в этом случае мы имели бы нечто совсем иное, вроде русских, американцев, на худой конец аргентинцев), а напластований, «азербайджанская нация» – слегка взболтанная солянка, 3 ингредиента устанавливаются с ходу: тюркская кровь, персидская и арабская. Это на поверхности, а сколько кровей, племен, верований на глубине?! Конечно, у турков в крови примесей гораздо меньше по сравнению с нами, турки – установившаяся нация, конкретный этнос.
По словам Аяза, его командир-наркоман в то же время правоверный мусульманин, совершающий намаз. Необходимо выбрать подходящее время и приступить к внимательному чтению Ветхого, Нового Завета, Корана. Именно в том порядке, в котором были ниспосланы Книги с тем, чтобы увидеть, как, в какую сторону трансформировались первоначальные постулаты и откровения, и, если удастся, почувствовать изменения в политической составляющей этих Книг, ибо наличие человеческого фактора в писаниях, политики несомненно. Интуитивно ощущается неземное происхождение всех трех, но, возможно, политика в них – дело рук человеческих, несанкционированные привнесения, ставящие целью, например, «дарованную Богом» власть над соседями.
Сущность религии – этика деяния, поступка. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что ислам, по сравнению с иудаизмом и христианством, более «политизирован», направлен как на доминирование над соседями, так и на ограничение варварства своих. Видимо, это связано с комплексами, которые испытывали отсталые арабы-кочевники по отношению к кузенам-евреям, основавшим как иудаизм, так и христианство. Ислам утвердился в некоторой степени постмодернистски, цитатно, фрейдистски, вобрав в себя уже существующие наработки (запрет на свинину, обрезание и пр.). В любом случае, вопрос требует глубокого изучения. А пока очевидно, что религия – являющаяся формализованной верой, сопряжена с немалой долей неискренности, особенно в массовых проявлениях. К ней (например, исламу после обретения Азербайджаном независимости и образовавшегося духовного, социального, интеллектуального, но в первую очередь идентификационного вакуума) прибегают лентяи, не желающие проделать собственную духовную работу, принимающие чужие открытия, отшлифованный путь, ведь так легче. Хотя, каждый должен обрести Бога через свой путь (помня о пути других), без посредников. Чистота помыслов, деяний – это память о Высшем и это делает лишним «посредников», приближая нас к Тому, кто нам наиболее близок. Эта максимальная близость выражена в языке: даже сейчас встречаются семьи, где ребенок обращается к родителям на «вы». Но к Нему, мы всегда обращаемся на «Ты».
Вспомнил передачу по ITV, где выступали представители различных конфессий. Разговор шел о толерантности азербайджанцев. Один из зрителей, присутствующих в зале во время съемки, сам того не ведая, выдал замечательную вещь: «Мы настолько терпимы, что здесь [т.е. на территории Азербайджана] побывали все религии: зороастризм, христианство, ислам, который является последней [и для нас главной] религией». О чем это говорит? Либо о бесхребетности проживавшего здесь населения, которое в отличие от грузин и армян не смогло/не захотело сохранить религию предков; либо о том, что писалось выше: отсутствие тогда (и сейчас) единого идентификационного центра; либо о глубоком безразличии, арелигиозности, может быть, даже атеистичности, ведь и сейчас Азербайджан среди стран исламского мира, стран с преобладанием исламского населения наименее верующ, религиозен на уровне обрядовости (невооруженным глазом видны сращения ислама с языческими обрядами).
Язык – прекрасный показатель во всем (если умеешь видеть и не попадаться на его ловушки). Азербайджанская армия возродится тогда, когда солдаты и их руководство приучатся говорить çəkmə вместо patinka, icazə вместо palojna и т.д.

По словам Аяза, среди мучающих его дедов есть маштагинцы. Когда мы уже возвращались в Баку, получилось так, что нашим попутчиком оказался животастый, усатый маштагинец с четками в руках, который после пары дежурных приветственных фраз незамедлительно выпалил: «Сам я из Маштагов». Ложась спать, он снял носки (хотя было довольно холодно), но утром оказалось, что это вовсе не носки, а длинные бежевые женские колготки, разрезанные пополам и эксплуатируемые достопочтенным джигитом в виде гольфов.

В понедельник утром 05.11.07 в 06:15 мы уже были в Баку.

07.11.07

Работать над...
...üzərində işləmək
work at/on...

Сочетание глагола с предлогом говорит нам об идее возвышения, содержащейся в работе. Следовательно, чем выше объект работы, тем больше возвышается рабочий. Высшая ступень: «работа над собой», что подразумевает критическое отношение к себе , самоотстранение, в результате чего сокращается дистанция между личностью и Абсолютом.

dəccal (араб.) – лжепророк, лжемессия
dəcəl – озорник, непоседа и т.д.; ряд слов, обобщающихся под смыслом «суетливый»
Если эти слова действительно однокоренные (наподобие məktəb, məktub, kitab, katib), то можно сделать вывод от противного: Бог – абсолютный покой.

«Ни бельмеса не понимает»; бельмес – bilməz

шарлатан – şərlədən, şər atan

Дочитал «Годы оккупации» Юнгера. В записи от 5 января 1948 г. пара фраз о письме от Банин и заботливая сноска переводчицы: «Банин (Umm-el-Banine) (1905 – ?) – писательница и переводчица, эмигрировавшая после революции с семьей из Азербайджана. Банин была поклонницей творчества Юнгера, сама ему написала, после чего они встретились и подружились. Юнгер ее часто посещал в 1942-1944 гг. в Париже. Они сохраняли дружеские отношения всю жизнь. В литературе упоминаются ее мемуары: Banine. Recontres avec Ernst Junger. Paris, 1951».

Вспомнил о статье Гасана Гулиева «Банин: на пересечении литератур» в «Дружбе народов» мартовского выпуска 2006 г., целиком посвященного азербайджанской литературе. Вот выдержка оттуда:
«<Банин с Юнгером> познакомилась, когда тот, офицер германской армии, служил в Париже. <...> он прочитал роман Банин «Нами». Затем началось знакомство, которое продолжалось вплоть до смерти писательницы.
Банин стала посредником Эрнста Юнгера в его литературных делах в Париже, переводила его статьи на французский, посвятила ему три книги – «Встречи с Эрнстом Юнгером» <1951>, «Портрет Эрнста Юнгера» <1971>, «Разноликий Эрнст Юнгер» <1989>.
К сожалению, ни эти три книги Банин, ни произведения самого Эрнста Юнгера «Гелиополис» и «Парижский дневник», в которых есть немало страниц, посвященных Банин, неизвестны нашему читателю и сегодня».

Если перевести 5 этих книг на азербайджанский, то мы в итоге получим не разрозненные тексты, а единый контекст, даже больше – научный аппарат, который и при минимальной с ним работе автоматически поднимает статус современной азербайджанской филологии, не говоря уже о стимуле для молодых местных писателей. Каких-нибудь 15000$ хватит и на гонорар переводчикам (можно привлечь турков), и на качественное издание, и на должную раскрутку. Благодаря подобным чудесным сцеплениям, говорящим о том, что хаоса нет, что всё едино, азербайджанская литература, гуманитаристика в целом, сможет в несколько раз сократить разрыв, отделяющий ее от настоящих достижений, более-менее компенсировать потерянное время и сберечь время грядущих поколений.

12.11.07

Увиделись с Гамидом, он передал мне свою новую книжку стихов. Гуляли по Эрменикенду, зашли к Симе-ханум – матери покойного Айдына Эфенди, вспоминали его: не уберегли, кушайте, кушайте, до сих пор помнят и любят, почему так редко, Гамид, внук подрастает, стареем, ешьте, а то остывает, все умрем...
Из ее беседы с Гамидом узнал, что он сидел в изоляторе КГБ. Потом, когда вышли, спросил и он ответил, что да, пару-тройку раз было дело, в начале 90-х.
«Осенний вечер в скромном городке», о́паль в лужах, одинокие силуэты, сумерки, приникшие к стенам, но нет ощущения безысходности, наоборот, в подобные вечера надежда на новую землю и новые лучшие небеса становится осязаемой.
Самым удивительным в этот вечер, в гостях у Симы-ханум, когда после нас пришла сестра Айдына Ирада и мелькала в общей беседе, было то, что в какой-то момент я поймал себя на мысли, что вся эта сцена: эта комната, лица Симы-ханум и Ирады уже снились мне несколько месяцев назад с поразительной отчетливостью, хотя сегодня я впервые их видел.

14.11.07

Туркер, Таир пригласили на концерт в консерватории. Их вещи и запомнились/понравились мне. Всё остальное – насквозь предсказуемая «вода», вскипяченная на ложном драматизме. Воистину, терпеть ложный драматизм в музыке (в качестве слушателя) гораздо мучительней, чем в других видах искусства, ибо природа музыки такова, что она разыгрывается -на-пустом-месте. Таировская вещь понравилась прозрачностью и срывами в экзальтациях, что говорит о вкусе, внутреннем такте композитора. Но больше понравилась виолончельная соната Туркера: в ней слышна была не только борьба с материалом (чего я не услышал в других вещах, прозвучавших в этот вечер, казалось, они порождены одной всесильной властью инерции, обезличившей авторов, не сумевших вывести линейный поток звуков на иной, мета-уровень элементарным «вмысливанием» в уже прозвучавшее, на худой конец, с помощью иронии, т.е. не принципиально какого отстранения от самого себя, от своего мелкого эго. «Неповторимая, уникальная личность пишущего» первый враг истинного творчества. Инерции, обезличившей авторов, противостоит «отсутствующий автор», например, как это было у Туркера, в сонате которого лично я услышал массу аллюзий, ссылок, вплоть до скерцо си-минор Баха. Т.е. его вещь была некой воронкой, водоротом, втянувшим в свою орбиту, желающим втянуть в свою орбиту максимум, в идеале, всю полноту бытия. Правильно: чем меньше виден автор, чем меньше он занимается самовыражением, тем больше слышно музыки.), но и преодоление материала. Понравилось, что «комическое» в начале сонаты не захватило смысл пьесы целиком, не вытеснило суть, а органично растворилось в общей ткани и в последующих кристаллизациях носило эффект разрыва, отстранения: человек говорит и время от времени всматривается/вслушивается/вмысливается в собственную речь, в уже сказанное, задаваясь вопросами вроде: что такое речь? а почему я вообще говорю? почему я говорю так, а не иначе? Это один из способов возвыситься над банальностью – языком, либо 12 нотами, ведь, как ни крути, работаешь с чужим материалом, не изобретенным тобой алфавитом, последовательностью исходных звуков, заляпанных тысячами чужих, бывших до тебя присутствий. Безгранична наивность самовыраженцев, пришедших на готовенькое. Выражая свою уникальную, по их мнению, романтическую, демоническую, страстную, хренегознаеткакую личность, они не догадываются, что, например, Шопен уже выразил и свои, и наши страсти, земные страсти, кои неизменны.
Нам остается собирать разрозненное.

Как еще говорить о музыке, если не в абстрактных понятиях? Слова еще к чему-то отсылают («дерево» – ДЕРЕВО), к чему отсылает ми, либо какой-нибудь пассаж из Бартока? Истинная музыка (вообще, истинное искусство) всегда говорит о бесконечности. За звуками скрывается либо всё, либо ничего – плоскость.
Абстракция – достижимый при жизни вариант бесконечности. (Музыка ║ математика) И музыка самое идеальное (наименее связанное с реальностью) искусство; она говорит об идее реальности, а не о самой реальности.

После концерта всемером отправились в «Dadlı», где стоял густой запах неизвестного происхождения, точно не пищевого. Заказали джыз-быз, соленую капусту, огурцы, помидоры, свежие огурцы и помидоры. В самый ответственный момент в центре стола материализовался графин в виде виолончели, ликер «Strauss». Джыз-быз с ликером – очередное подтверждение того, что наш народ великий синтезаторщик.

16.11.07

Прогулка с Эсей. Маршрут: метро «Elmlər Akademiyası» => Ботанический сад => Аллея шехидов => бульвар/площадь Фонтанов. Хороший маршрут (прикинуть развилки и наметить другие).
В Ботаническом саду такой чистый воздух, что у нас, домоседов, привыкших к малопроветриваемым комнатам, разболелась голова, впрочем, ненадолго, наверное, потому, что как-никак оба живем на окраине, где природа еще не окончательно задавлена. Во второй раз голова разболелась, когда мы уже после замечательной кислородной ванны спустились вниз, в город; после очищения чувствуешь всю грязь, выхлопные газы, копоть города, вообще суетность «прогресса» обостренней, всем своим существом.
К сожалению, лишь несколько деревьев в Ботаническом саду поименованы: 1. Питтоспорум тобира (Япония) – узкие, чуть удлиненные листья, зеленовато-желтые одутловатые плоды, таящие красные клейкие семена. 2. Эльдарская сосна (Азербайджан). 3. Гледичия обыкновенная (Сев. Америка). 4. Клен полевой (Европа, Зап. Азия, Кавказ). 5. Дуб каменный (бассейн Средиземного моря) – как заботливо гласила дощечка, завезен и посажен в 1952 г. академиком Гасаном Алиевым. 6. Биота восточная (Китай). 7. Кипарис аризонский. 8. Кедр гималайский.
В мутной воде бассейна с золотыми рыбками отражался просвет в облаках, солнечная трещина, создавая эффект расплывшегося мазутного пятна, переливающегося фиолетовым, зеленым, желтым цветом. Когда облака на минуту высвободили светило, его отражение оказалось начищенной до блеска, до исчезновения кесаря серебряной монетой, неразменной монетой нищих бродяг, безумных мечтателей, коим довольно крупицы, чтоб ощутить всю полноту бытия.
Листва одного безымянного дерева содержала весь спектр красного. Эсмира подобрала потрясающий кленовый лист: плотный, гладкий с одной, бархатистый с другой стороны, существующий.

18.11.07

Очередной вариант сокращения разрыва между азербайджанской литературой и мировой, требующий всего лишь знания об исходном тексте; этот способ решает еще одну задачу – развитие самого азербайджанского языка: например, «Упражнения в стиле» Раймона Кено – можно задумать коллективный сборник (памяти Кено) с характерными для азербайджанской ментальности и литературы <формальными> вариациями на одну тему Кено – эта «автобусная» тема достаточно знакома/близка нам, так что получится отличный джем-сейшн, при должном отношении к задаче, несмотря на всю ее игровую составляющую. Получится сборник фолк-джазовых импровизаций различных авторов на одну тему Кено (липограмматическую вариацию можно заменить на «dodaq-dəyməz», вариацию с галлицизмами на вариацию с арабизмами, фарсизмами, русизмами и т.д.).
(Предложить идею Расиму, либо самому потихоньку работать в этом направлении).

20.11.07

Размышляли с Эсей о матрице искусственного языка, совершенно логичного, легкоизучаемого и пр. Брали «легкое и логичное» из известных нам естественных языков (тюркские, романские, русский, английский): полное совпадение написания и произношения (почти как в азербайджанском); жесткий порядок слов (как в английском) ; приставкой не- образовывать отрицание (как в русском); антонимы обратным чтением/произношением, т.е. палиндромически; добавлением одной/двух букв образовывать множественное число (как в английском), временные формы как в английском; образовывать притяжательные местоимения от личных путем добавления неизменяемых окончаний, как в азербайджанском; вопросительные/утвердительные формы как в русском, а графическое оформление как в испанском, и т.д.. Решили полностью исключить омонимию, категорию рода. Может быть, категория рода – самая нелепая, абсурдная структура языка, произвольная настолько, что, например, в различных естественных языках, имеющих категорию рода (русский, немецкий, романские) одно и то же существительное разного рода. Категория рода – «человеческое, слишком человеческое», возможно, элемент языческого сознания, бесспорно антропоморфна. Наверно, после крушения Вавилонской башни (во что следует верить и принимать, неважно буквально или метафорически) и смешения языков, есть те из них, которые наиболее приближены и наиболее удалены (по структуре, звучанию, логосу) от первоначального. Либо крупицы праязыка равномерно или неравномерно присутствуют во всех естественных языках за всю историю человечества. Я пока полностью убежден в том, что в любом естественном языке есть как верные указатели, так и ложные (например, категория рода).
После того как собрали с Эсей «легкое и логичное», решили ознакомиться с устройством эсперанто, с которым, к нашему стыду и стыду наших филфаков, не были знакомы до сих пор и не хотели до непосредственно размышления ради чистоты эксперимента. В итоге – почти стопроцентное совпадение структур, что ничуть не удивительно. Впереди следующие вопросы и цели:
1. ознакомиться со структурой других искусственных языков
2. можно ли усовершенствовать эсперанто?
3. подумать о матрице искусственного языка, противоположного эсперанто
4. выяснить что-либо о происхождении категории рода и омонимии
5. праязык, т.е. единый для всех язык до разрушения вавилонской башни (Бытие, 11) и райский, эдемский язык, язык Адама, один и тот же? Или Адам, лишенный Эдема, был лишен также и эдемского языка (в таком случае, праязык – лишь блеклый символ райского языка)?

Затем слушали Ивана Смирнова, чье устремленное в языческую глубину музицирование предстает в виде свального греха, где почти неразличимы крепко сплетенные славянские, шотландские, балканские и прочие лейтмотивы, и которое показывает, что «внизу», как и на «вершине», тоже всё едино, но только, может быть, со знаком минус. Впрочем, это «может быть» требует пристального изучения.

22.11.07

О прогрессе (конечной целью которого является достижение бессмертия либо, как минимум, ненасильственной смерти). Если и не счастье, то покой на земле, когда человек перестанет убивать человека, достижим при устранении психофизических/генетических факторов и оппозиции «свой – чужой», т.е. различий до однородной смеси/состава, либо при полном устранении/исчезновении (если таковое вообще возможно) этих различий. При отсутствии чуда, необходимо проделать неимоверную работу для того, чтобы перестал звучать вопрос «Кто ты?», что возможно в том случае, если человек станет идентифицировать себя лишь с «сыном рода человеческого» без всяких последующих <идеологических> идентификационных наслоений. Цель (т.е. ненасильственная смерть, смерть в результате старения, болезней, несчастного случая) достижима при том условии, что на службу ей будут поставлены все наработки человечества, universitas litterarum [совокупность наук], но в первую очередь медицина (с ее возможностями высчитывания погрешностей <еще на стадии формирования плода>, и вообще, «исправления») и деконструкция, как практика, направленная на устранение идеологий.
Да, вышеизложенное – пик материалистической, но в то же время и гуманистической концепции, и только этот пик оправдывает идею прогресса/эволюции человека как биологического вида (как «сознательного животного»).
Но, написав, осознал, что это также глубоко авраамическая (и иудейская, и христианская, и мусульманская) идея [«Не убивай»; Исход 20:13, От Матфея 5:21-22, от Иоанна 13:31-35], наиболее гуманистически выраженная в христианстве в виде «Возлюби ближнего своего».
Вот, вот точка примирения, слияния материи и духа, общественной, этической, духовной и т.д. Эволюции. Эту «узловую» точку можно выразить, проще говоря, в следующих словах, выстраивающихся в нечто наподобье лозунга: «Люди, дождемся неминуемой смерти в мире [т.е. мирным путем, не убивая преждевременно друг друга, не форсируя события, не торопя смерть], согласии и справедливости». А осуществить эту идею можно, по-моему, в первую очередь с помощью медицины/генетики и деконструкции идеологий, так как человек существо биологическое и сознательное и убивает сородича за счет генетических (психических) особенностей и идеологических.

Смерть сопротивляется однозначной антонимизации, встраиванию в бинарную оппозицию, может быть, тем самым показывая свою всеобъемлемость. Сам язык подсказывает это нам: жизнь – смерть? Рождение – смерть? Смерть – бессмертие?
Смерти как абстрактному объекту познания, чистому объекту философии противопоставить нечего, может быть, потому, что истинное «пробуждение сознания»начинается с факта осознания чужой и своей смертности, с/познание и есть сама смерть (детство заканчивается с момента осознания смертности). Вся философия пользуется умственными ухищрениями, чтобы перехитрить смерть – величайшую абстракцию с точки зрения самой философии, которая решила воспринимать ее именно так, отвлеченно, абстрактно, как объект для «высоких» размышлений. А в итоге тысячелетняя прокрутка на одном и том же месте. Смерти как абстракции противопоставить нечего и не надо биться головой о пустоту (одно дело биться головой о стену – есть мизерный, но шанс ее проломить, другое дело о пустоту – кроме бессмысленной головной боли от кивков ничего не добиться).
Хочу сказать, что когда дело доходит до смерти, надо размышлять о ее конкретности, ее конкретных проявлениях, разновидностях смерти, коих очень мало: насильственная смерть – убийство, жертва; ненасильственная смерть – в результате старения, болезней, несчастного случая; самоубийство ; самопожертвование. Таким образом, философское (либо нефилософское – когда дело касается смерти это «не» не имеет никакого значения) размышление о смерти становится подчеркнуто этическим. Размышляющий ставит перед собой следующие вопросы:
1. можно или нельзя убивать (во имя чего-то/кого-то, ради кого-то) по тем либо иным причинам?
2. можно или нельзя совершать самоубийство <...>
3. можно или нельзя совершать самопожертвование <и т.д.>
4. достижима ли и как земная утопия – всеобщая ненасильственная смерть, т.е. «отмена» убийства.

1. Пока не достигнута утопия (пункт №4), убивать можно и нужно в целях самозащиты и исходя из принципа «Око за око, зуб за зуб».
2. Можно, чтобы покончить с невыносимым физическим либо духовным/душевным/моральным страданием; или же исходя из желания умереть своей и только своей смертью – мы не способны отменить ни факт своего рождения, ни неминуемость смерти, всё, что можно сделать/противопоставить – это опередить ее, выбрать «свою» смерть, уйти по собственной воле, тем самым обретя минимальную свободу от ее диктата. Самоубийство, как желание умереть только «собственной» смертью, как уход по собственной воле – это не вопрос силы или слабости, либо чего-то еще, а в первую очередь проблема эго. Т.е. такое самоубийство вызывает следующий вопрос: что лучше? Уйти по собственной воле, либо остаться и пытаться уменьшить страдания других?
3. Можно..., но...
4. Тут уже «да» или «нет» не имеет значения. Все силы должны быть устремлены в этом направлении. Цель достижима с помощью просвещения, медицины/генетики, уничтожения идеологий. (Если даже не достижима, то число насильственных смертей можно реально сократить).

Таким образом, смерти как таковой можно противопоставить, бросить ей вызов, обрести свободу из-под ее диктата посредством:
1. «отмены» убийства с помощью просвещения, генетики, деконструкции идеологий
(даже после изгнания из Рая состояние райскости все еще длилось вплоть до первого убийства)
2. самоубийства
3. самопожертвования
4. отказа продолжать род
5. памяти об ушедших
6. непредсказуемого творчества (вмещающего память об ушедших)
Каждый лелеет свою утопию, и я мечтаю о таком будущем, в котором невозможно будет осуществить убийство, но останется место для самоубийства и самопожертвования.
Наитягчайший грех – отнять убийством «собственную смерть» человека, единственное его достояние. Каждый должен выбрать свой путь или несколько из вышеперечисленных путей: одни могут бояться самоубийства и в этом страхе нет ничего постыдного, другие могут быть неспособны на (непредсказуемое) творчество либо на самопожертвование, но помнить об ушедших, в той или иной степени бороться за отмену убийства обязаны все, а вместо продолжения рода подумать об усыновлении брошенных не только экзистенциально, но и родителями детей.
За исключением отдельных людей, человечество еще не доросло до самого себя.

23.11.07

Ум – умение задаваться вопросами или задавать вопросы, исходя из наличного опыта и знания, удерживаемых памятью. Опыт – это всегда свой опыт, знание – усвоенный чужой опыт.
Мысль – результат [ответ] самовопрошания.

? мысль – всегда результат самовопрошания, даже если высказана другим, даже если высказана в форме вопроса? Самовопрошание вызвано принципиальной невозможностью обладания полнотой знания.
Мысль = (свой опыт + чужое знание) х ум

скобки памяти

И ум, и опыт, и знание, и мысль существуют постольку, поскольку есть «хранилище» – ПАМЯТЬ.

26.11.07

Смерть, Язык, Память (сознание), Глухота (глухонемота).

Как в Азербайджане, да и вообще, во всех тюркоязычных странах могут соблюдаться права человека, если тюркские языки в личных местоимениях не допускают дифференциации по признаку «одушевленное – неодушевленное» и отправляют всех и всё в «О» – в дыру азиатского туалета?
Если бы я писал по-азербайджански, то в моих текстах одушевленные мужчина, женщина и неодушевленные существительные имели бы во всех смыслах этого слова «личные» местоимения (как в английском языке).
А о правах женщин я вообще молчу.
см. теорию Сепира-Уорфа

Высшая Этика формируется перед Смертью и Языком. Смерть и Язык формируют этику, которая в свою очередь может сформировать эстетику.

Текст – пространство неповиновения диктату Смерти и Языка.

Непредсказуемость языка [творчества; непредсказуемыми могут быть лишь темпоральные виды искусства, т.е. разворачивающиеся во времени – музыка, литература, кино, танец; фото или живопись могут удивлять, но быть непредсказуемыми не способны] против непредсказуемости смерти.
Непредсказуемость сюжета производна от /вторична к/ непредсказуемости языка, движения самого письма, очередного неугадываемого слова и по сути незначительна. Тут опять вспоминается мандельштамовское «надо знакомить слова». Итак, повторю:

Непредсказуемость Языка против непредсказуемости Смерти!!!

(Текст, являющийся сплошной чередой отклонений от первоначального бестемья.
Создавать и разрушать лишь вымысел, органично ответвляющийся от общей текстуры.)

Писать, не считаясь с категорией рода:
1. Абсолютный протест, например: Светил яркая солнце.
2. Предельный аскетизм; ничего не нарушая. В таком случае придется отказаться от прошедшего времени, притяжательных и указательных местоимений, прилагательных, порядковых числительных и т.д., например: Светит солнце, машина тормозит у подъезда.
3. Конспективный вариант, брать только корни (предпочтен Эсмирой), например: Светит ярк солнце.
4. Синтетический вариант.

06.12.07

На мой взгляд, идеальная вещь/текст/ должна быть:
1. привлекательной, интересной, обольстительной, «желанной», эротичной
2. непредсказуемой
3. ненавязчивой, незапоминающейся, не поддающейся пересказу, и даже цитированию. В такой вещи отсутствует сюжет, не выдерживающий испытания фундаментальным вопросом: «что дальше?», рифмы, четкий ритм, сентенции, вообще «мысли».

Именно в вышеприведенной последовательности!

Фото, живопись (скульптура, архитектура) не способны быть непредсказуемыми. Они могут быть лишь удивительными, удивляющими. Но главное – они обладают насильственной, тоталитарной природой: фото, картина, плакат, лозунг, памятник не дают воспринимающему возможность выбора, застают врасплох, обладают некой «неизбежностью». От плохой, некачественной, несоответствующей нашим эстетическим/этическим/идеологическим пристрастиям книги, стихотворения, фильма, музыки, танца (т.е. временных видов искусства) можно отказаться через пару-тройку страниц/строк-строф/минут, но фото/живопись и т.д. воспринимаешь целиком и сразу и лишь потом можешь «отказаться», после того как они, пусть краткосрочно, но целиком стали фактом твоей памяти.

(Обсуждали с Эсей очередную утопию. Кстати, вполне осуществимую, хотя это потребует годы, возможно, десятилетия упорной работы: книга, целью которой был бы охват всех слов, существующих в языке; книга, исчерпывающая язык, такая книга есть – это словарь, но мы говорим об авторском тексте, индивидуальном преломлении Системы, субъективной фильтрации языка, являющейся по сути одним из возможных выходов к Подлинному молчанию.
Легкие пути – написать такую книгу на искусственном языке (например, эсперанто), либо слаборазвитом (например, суахили, даже азербайджанский) языке, или в виде центона/коллажа.
Несомненно, именно такая книга могла бы стать истинной вершиной той либо иной национальной литературы.
Литература по сей день меньше Языка, даже в случае Пруста и Джойса; говорят «язык и литература», преподают «язык и литературу». Нужно попробовать перевернуть оппозицию «язык > литература» и добиться «литература ≥ язык». Равность обеспечится исчерпанием всего словаря, а большесть авторскими неологизмами.
Читатель, от начала до конца прочитавший такую книгу, не способен будет быть читателем-самкой, любой осиливший эти 10-20000 страниц неизбежно будет равен автору в величии подвига.
Такая книга означала бы освобождение от соблазна языком.)

Морис Бланшо, «Взгляд Орфея»: «Чтобы писать, уже нужно писать. В этом противоречии кроются и сущность письма, и тяготы опыта, и прыжок вдохновения».

Изнанка идеального текста – бесконечность, которую память не способна присвоить; бесконечность всеобща.
Yaddaş = yad + daş Память – чужой/чуждый камень.

14.12.07

С Таиром и Туркером просмотрели «Смерть в Венеции» Висконти. Фильм мне за исключением пары кадров (и заключительной сцены) не понравился: так претенциозно, символично, с навязыванием смысла. Может быть, как иллюстрация к музыке Малера он хорош, но как кинофильм (т.е. синтетическое искусство: изобразительный ряд + литература + музыка) лично для меня, он не представляет интереса, не дает наслаждения, не включает интеллектуальную работу (так как он полностью ясен, понятен, и сверх того, пытается навязать эту ясность).
Но не за что упрекать Висконти, если он хотел только лишь акцентировать музыку, превратив изобразительный ряд (=суть кино) в нечто вторичное, аккомпанирующее. Например, если бы этот фильм снимал эстет Гринуэй, картинка не то чтобы «заглушила» бы музыку, а сделала бы ее незаметной, фоновой.

17.12.07

17 декабря – годовщина смерти Руми. Выдержка из книги «Суфизм» Эрнста Карла: «Например, в собрании газелей Руми можно видеть, как выглядят три или четыре параллельно приводимых варианта одного и того же стихотворения – с той же самой рифмой и тем же размером, часто с рядом перекликающихся строк. Это скорее поэзия в ее становлении, нежели завершенное писание».
Ср. с вариантами Мандельштама!

Множественность смыслов не иерархична, а веерична, не вертикальна, а горизонтальна.

Неповторимым, во всех смыслах этого слова, может быть лишь незапоминающееся произведение, текст.
Запоминается тот текст, который не вызывает «запинаний» при чтении, т.е. гладкий текст, предсказуемый.
Запоминающийся текст/текст, рассчитанный на запоминание, повторение, уже вторичен сам по себе, сам в первую очередь является собственной вторичностью, тем самым провоцируя дальнейшие повторения, дальнейшее эпигонство.
(Идеал – это текст > память, что встречается крайне редко; подумать о том, равны ли вообще оппозиции, например, что точнее: жизнь = смерть, или жизнь < смерть?)
Об одном нужно помнить – о своей и чужой смертности.

Memarlıq и memuarlıq (см. также англ. memorial) – архитектура/зодчество и мемуары единственные «полезные», «прикладные», функциональные в материальном смысле виды искусства.
Азербайджанское баяты:
Bu qala bizim qala,
Həmişə bizim qala,
Tikmədim (ki), özüm qalam,
Tikdim ki, izim qala.

Построенное для других и написанное о/для других (творчество, из которого изгнано эго) позволяет оставить свой след, наследие, наследство.

19.12.07

Правильнее было бы употреблять не «избитая» [мысль, фраза и т.п.], а «избытая», т.е. уже бывшая в употреблении, примелькавшаяся.

«Сплющить», «приплюснуто» – видимо, от «plus».
Выбор, выбирать, избирать – видимо, от тюрк. «bir»

Выражение «başa salmaq» кажется носителям языка настолько нормальным, точнее, нейтральным (наверное, из-за низкого интеллектуального и этического уровня этих носителей, либо из-за отсутствия масштабного билингвального опыта), что никто не замечает его грубости, которая раскрывается при точной передаче смысла на ином, например, русском, языке: «втемяшить». Нейтрально: aydınlatmaq, anlatmaq.
Идея эксперимента в духе Кено: написать по-азербайджански текст, состоящий сплошь из таких вроде бы нейтральных слов/фраз, и привести следом точный [а не буквальный!] перевод на русский, взрывающий ложную нейтральность, псевдосакральную нейтральность.
Можно проделать то же самое с русским языком, ибо эта фальшь присутствует во всех языках. (Даже азербайджано-русский словарь, составитель Х.А. Азизбеков, фиксирует «başa salmaq» как «объяснять, объяснить, разъяснить, растолковать» без пометки «груб.» или «разг.»).
Построить этот эксперимент так: 1. псевдонейтральный текст на азербайджанском, 2. его точный перевод на русский, 3. нейтральный текст на азербайджанском, 4. его точный перевод на русский.

«Südəmər» тоже? – грудной/молокосос

интерпретация выше творчества?
не творчество изменяет мир, а интерпретация?

26.12.07

После прослушивания «Сонаты для скрипки соло» Бартока рок-музыка представляется мне музыкой лентяев, созданной для лентяев. Вообще, после Бартока существование 95-97% композиционно завершенной последовательности звуков (уже даже не хочется употреблять слово «музыка»), классифицируемых в жанре «рок», неоправданно ни этически, ни эстетически.
Presto с 03:10 до 03:26

16.03.08

Наивысшее из имен Аллаха, доступное человеческому пониманию в этой жизни, – это Səbr, терпение/смирение [перед Его волей, какой бы она ни была]?
Итак, нам остается ожидание, великое ожидание той жизни, ибо здесь, по сути, нечего ловить. Может быть, величайшая миссия человека на земле – это учить других терпению, смирению и поддерживать в них веру в Бога. Ожидать, терпеть, смиряться, верить, благодарить. А помогать? А бороться?
Но как ожидать – западный путь или путь намаза? Ожидать в расслаблении или в аскезе? Хочется сформулировать высший этический и постфактум эстетический принцип в этой жизни.

Səbr в эстетике – это отсрочка смысла (Бланшо, Деррида).

Никто не придет, тем более, к пробудившемуся, но пробудившийся не должен становиться пробуддившимся. Победил ли ушедший в нирвану до конца собственное эго? Надо ли помогать??? (может быть, и здесь притаилось эго и надо всё пустить на волю Аллаха)

Возможно ничто ничему не противоречит. Можно ли прочесть Коран с этой точки зрения?

* * *

30-го марта 2008 года перевели часы с 4.00 на 5.00, на час вперед. Всю ночь я не мог уснуть, читал Коран, писал стихи («Терпи моё сердце, мой мозг и душа…»). На рассвете лёг в постель, но было такое чувство, будто сквозь всё тело проходит матрица (точно такое же ощущение было перед психозом в ночь со 2-го на 3-е января, когда даже пот, стекающий у меня со лба, – две струйки пота, – были единицей и четвёркой), ноги непроизвольно складывались в 1 и 9. Я успокоил маму и отправил её спать в соседнюю комнату. А сам в 07:20 вышел тихонько из дому за молоком, действительно, очень хотелось молока. Мобильный телефон я оставил дома, так как думал, что в нём нет надобности, ведь я собирался вернуться минут через пятнадцать-двадцать. Вечером в кармане было 26 манат (26 сура «Поэты»), 5 манат из них я отдал дяде на стрижку. Итак, в кармане оставался 21 манат (21 сура «Пророки»).
Почему-то я решил отдать все деньги первому попавшемуся человеку. Им оказалась пожилая женщина, которую я встретил буквально через 40 метров после выхода из ворот. Я спросил у нее, где она работает. «Уборщицей в Доме Советов, – ответила она, – сыновья прилично зарабатывают, но не помогают». Я представился внуком Джаби, племянником Имруза и почти насильно вложил все деньги в ее морщинистую черепашью ладонь. И стал идти прямо, за Солнцем, никуда не сворачивая, забывая о цели своего выхода, о молоке. Перешел кинотеатр «Баку», дошёл до Гюнешли, до огражденной колючей проволокой территории, утыканной энергостолбами.
Забравшись на небольшую мусорку, думал, что же делать дальше, не решаясь скользнуть в колючее отверстие, откуда выбежала собака, трусливо поджавшая хвост. Тут показался подросток (похожий на моего двоюродного брата Азера).
– Что это за место? – поинтересовался я у него.
– Это территория МНБ, если пройдешь сквозь проволоку, сразу же сработает сигнализация, и тебя схватят.
– Кого ты любишь на свете больше всего? – спросил я.
– Родину, маму.
– А больше них, сильнее них кого ты любишь?
Задумавшись на секунду, он ответил:
– Бога.
– Ты совершаешь намаз?
– Нет, у нас мама совершает намаз, а я пока не могу, это так сложно в наше время.
– Да, понимаю, я тоже пока не могу. Дай покурить и скажи, пожалуйста, как обойти это место и выйти снова на прямой путь?
– Вон, слева, через кладбище, но будь осторожен, там стая одичавших собак.
Поблагодарив его, я продолжил путь, прошел через кладбище, оглядываясь на омытые предутренней росой портреты умерших. Подумал о том, что МНБ каким-то образом использует энергию мертвецов.
Я снова вышел на прямой путь и добрался до гигантского конуса, увенчанного распростершим крылья орлом, хищно вытянутая шея которого напоминала чешуйчатое тело змеи. Я насчитал, если не ошибаюсь, 17 кругов, составлявших сей конус. Я обошел фигуру и заметил выполненную будто бы углем надпись: «Nicat + Azad + Murad = 12 Qardaşlar». Потом подошел к таксисту и спросил у него о том, кто установил эту статую.
– Не знаю. Скажи сам, ведь ты сам знаешь, иначе не спрашивал бы, – ответил он, пристально и чуть лукаво взглянув на меня.
– С чего это ты взял?
– Твое лицо лучится светом (сура 24, «Нур»).
– Как выйти на прямой путь?
– Впереди тоже есть статуя, статуя льва, дойдешь до него – поднимайся выше.
Я дошел до разинувшего пасть льва (он выглядел достаточно комично), смотрящего на плакат с изображением Гейдара и Ильхама Алиевых. Приглядевшись к выкрашенному в известку постаменту, я обнаружил следующую выщербленную на нем надпись: «N+V+W». W было орлом, держащим в левой лапе пучок из 13 стрел. Лев мне сильно не понравился, я принял его за идола. Я взобрался на постамент, обошел фигуру, закидывая ее камнями. Сошел, испачкав всю куртку известкой, и стал подниматься выше. Спросил у повстречавшегося слесаря, где можно найти воду, чтоб смыть пыль.
– Тут рядом, направо, в маленькой будке.
Дорогу преграждало средних размеров деревце, усеянное шипами.
– Поможешь мне сдвинуть его? – спросил я.
– Ты же запросто можешь его обойти.
– Нет, я хочу идти прямым путем.
– Да ты что, шутки со мной шутишь?!
– Ладно, сам разберусь.
Я убрал дерево с дороги и подошел к будке, на которой краской была выведена ругань в адрес того, кто посмеет помочиться внутри. На двери болтался незапертый замок. Я его снял и оглянулся внутри: горела газовая плита, на грязном столе стояла полупустая пластиковая бутылка «Bonaqua», на маленькой койке валялась куча тряпья. Не найдя воды и даже не думая воспользоваться остатками минералки, я попросту снял куртку и бросил на койку. Затем вышел обратно на дорогу и стал подниматься выше, никуда не сворачивая, идя лишь прямым путем. Через несколько метров на трассе увидел дохлую кошку, прямо-таки пышущую здоровьем. Будто ее нарочно задушили и бросили сюда. Я присел на корточки и взглянул в ее белые зрачки. Они были изумительны.
Пройдя еще пару десятков метров, справился у старой метельщицы, куда ведет этот прямой путь.
– Он ведет все прямо и прямо.
Выждав несколько секунд, спросила – в вопросе смесь трогательности и некоторой озабоченности – тихо:
– Сынок, ты тоже болен?
– Нет, а в чем дело?
– Да мой сын точно так же выходит из дому, он душевнобольной, притом сильно пьет и не может найти дорогу обратно. А ты, ты можешь возвращаться?
– Да, я поэт и переводчик. Со мной все в порядке. Спасибо.
Я прошел дальше, хотелось пить и где-нибудь присесть. Тут я увидел траурную палатку, разбитую слева от меня. Подошел, поздоровался, пролепетал «Allah rəhmət eləsin», сел и попросил попить. Мне принесли стакан кипятка и шесть фиников в блюдечке. Я отпил и стал рыдать, думая, видимо, о бренности всего сущего. Ко мне подошли, спросили, в чем дело, на что я мотнул головой, вкладывая в этот жест слова «ничего, все в порядке», попросили пройти в головную часть палатки, на что я опять ответил отрицательно. Выпив полстакана кипятка и съев пять фиников, я поинтересовался именем усопшего человека. «Тамара», – ответили мне. Я тут же вспомнил надпись на конусе, последнее приплюсованное имя «Мурад», согласные буквы которого за исключением завершающей (да и та составляет пару с «т») были теми же, что и в «Тамара». Сразу выстроилась цепочка: март – Мурад – Тамара – morte – смерть. Поблагодарив за все, я вышел и снова стал идти прямо. Солнце уже целиком светило на горизонте, и я обрадовался, что сбросил в будке куртку (перед выходом из дому я надел зеленую шерстяную водолазку и новые шерстяные носки. NВ: шерсть – суфийская параллель). Через, наверное, полчаса я был на сураханском круге. Этот круг огражден решеткой, а внутри одноэтажный дом, статуя мальчика и коня (At muraddı), какая-то цистерна. Нестерпимо хотелось помочиться. Я постучался в дверь, вышел молодой мужчина в укороченных на ваххабитский манер брюках с, видимо, дочкой. Я подозвал его и попросился сходить в туалет.
– Нет, – ответил он, – здесь нельзя, вот попробуй там, в пролеске.
– Ты совершаешь намаз? – спросил я.
– Нет.

Я извинился и снова стал идти прямо. В мозгу, как птица, мелькнула мысль: дойти до острова Пираллахи, постучаться к Эсмире, сделать с ней ребенка и двинуть дальше по эстакадам, уводящим в море, тем эстакадам, у подступа к которым нас с Иличевским собиралось схватить МНБ. Мне показалось, что эти эстакады идут по всему морю, доходя до Ирана, и что я должен ступить на них как Христос на водную гладь и, в конце концов, дойти до Мекки и совершить Хадж.
Но, видимо, неверно проследовав по указателям, я стал добираться до Мардакян. В какой– то момент я просто шел по середине трассы и мчавшиеся навстречу и сзади автомобили в миг равнения с моей головой создавали, казалось мне, эффект выстрела, пронзившего мозг. Лишь несколько раз на протяжении всего пути мне удалось поймать такси, раза 4-5, не больше, которые подбрасывали меня на несколько сот метров вперед, за что я их от всей души благодарил. Таким образом, я миновал Мардакяны и стал добираться до Шувелян. По словам жителей села, крайней точкой Шувелян была ГРЭС. И мне подумалось, что все бакинские села, выходящие к морю, имеют некий «выступ», уводящий по воде, например, в Иран. Но так как я шел прямо, или, как мне казалось, абсолютно прямо, то вышел не к ГРЭС, а к Шувелянской мечети. Оставил позади мечеть, мусульманское кладбище, христианское кладбище, где заметил среди крестов одинокую мужскую фигуру, и взобрался на холм, отчасти превращенный в мусорную свалку. В небе над холмом парила хищная птица (орел? ястреб?). Я стоял, и она приближалась ко мне, я шел к ней, и она от меня отдалялась. Холм завершался резким спуском, и я, уставший, не знающий, что делать дальше, кроме того, как беспрестанно идти вперед, присел на вершине передохнуть и принять решение. Внизу: череда стен (7 сура «Ограды»), несколько одиноких домиков, море. У подступа к первой стене слева, небольшое земляное возвышение, вырытое по бокам таким образом, что оно напоминало мне, смотрящему сверху, стрелку часов, показывающую пять ровно. Вдруг за спиной я услышал шаги, голос, прошептавший в левое ухо «Остановись», в правое «Иди вперед». Подумалось – это один и тот же дух, становящийся в зависимости от ситуации то Сатаной, то Гавриилом (Джабраилом). Собравшись с силами, я сбежал, точнее проскользил на спине и ягодицах по крутому склону. Я шел настолько прямо, что не стал обходить огромный терновник, росший у склона, а, втянув кисти рук в рукава водолазки, раздвинул колючие ветки и прошел насквозь. На первой стене краской огромными белыми буквами была выведена следующая надпись: «Не прикасайтесь к камням». Было ясно, что некоторым удалось дойти до сих пор, и в память о своем подвижничестве они оставили мелкие камушки на стене. Недолго думая я перелез через стену. Прошел по пустоши, взобрался на другую, более высокую, спрыгнул, снова пустошь и снова стена гораздо выше, метров пять высотой. Пока я плутал в лабиринте сомнений по поводу того, что делать дальше, прыгать или нет, хотя понимал, что вариантов нет и прыгать надо, казалось, все окружающие меня живые существа тоже пребывают в сомнении: жуки не могли выбраться из сплетения сорняков. Мнилось, вибрации моих сомнений передаются жукам. Наконец, я решил двинуться по стене направо, где у подножия была гряда кубиков, предназначенных для облегчения спуска (жуки тоже двинулись направо, выбравшись из травяного лабиринта). Осторожность во время спуска не помогла, и я грохнулся с пятиметровой высоты на левые ребра. Дикая боль, от которой выступили слезы на глазах, к моему удивлению, не смогла меня остановить, и я вышел на гладкую заасфальтированную дорогу (ребра болели ровно месяц, но рентген показал, что все в порядке. Помогло, наверное, то, что вешу немного, будь я на килограммов 9-10 потяжелее, без перелома не обошлось бы). Через несколько десятков метров увидел идущего мне навстречу мужчину в соломенной шляпе и вспомнил вангоговского «Жнеца», символизирующего смерть.
– Кто ты, как тебя зовут, откуда ты идешь?– спросил он жестко.
– Зовут Ниджат, иду по прямому пути. Добрался сюда из Ахмедлов.
– А ну-ка, иди сюда.
И я последовал за ним направо на земельный участок, огражденный стенами.
– А ну, расскажи-ка мне все поподробней, – потребовал он.
– Позови того, кто тут главный, я буду говорить с ним.
– Знаешь, что собой представляет это место?
– Нет.
– Это территория МНБ, и сейчас я позову автоматчиков. Тебе конец.
– Зови.
Он выкликнул какое-то имя и добавил: «Принеси топор!». Появился шести-семилетний мальчуган с огромным (до сих пор не могу разобрать, как он вообще смог его поднять) топором. Человек в соломенной шляпе, стоящий на расстоянии вытянутой руки от меня, поднял топор над моей головой и спросил с четкостью, прозвучавшей в этот жаркий весенний день, в этой ситуации, в этом месте необычайно реально:
– Что такое прямой путь?
Ответ последовал незамедлительно:
– Ислам.
– Прочти «Фатиху», сейчас я тебя убью.
Никакого страха (я вспомнил повстречавшийся мне в пути рекламный плакат страховой компании: расколотая скорлупа грецкого ореха, но с нетронутым плодом, и слоган «Не удивляйтесь, всё застраховано»), глядя прямо в его глаза, я прочел «Фатиху» и «Ихлас», он шептал вместе со мной, а с окончанием последней фразы опустил топор и подозвал слева какого-то парня в темных солнцезащитных очках. Рассказав ему обо мне, человек в шляпе бросил:
– Может, свяжем его?
Парень в очках пожал мне руку, представившись (имени не запомнил, но в нем была частица «тюрк»), и спросил, кого я ищу. Я вспомнил надпись на первом круге конуса с орлом и выпалил:
– Своих братьев, Азада и Мурада.
Парень назвал пару имен и спросил:
– Кто они?
– Не знаю, – ответил я.
– А кого ждем мы?
– Не знаю, – ответил я опять.
Только сейчас я вспомнил о доме, о маме, о том, как она волнуется, ища меня, понял, что не имею права причинять ей боль, и сказал, что должен срочно идти домой, где меня ждет мать.
– Как ты сюда добрался? – еще раз спросил человек в шляпе.
– Через холм.
– Ты сидел на вершине?
– Да, и орел хотел сесть мне на голову.
– Отойди, отойди от меня, – сказал он, испуганно пятясь назад, – я тебя боюсь.
– Извини, я не хотел тебя пугать, просто ответил на твой вопрос.
В эту минуту подъехал на «Жигули» некий дядя Рафи, так к нему обратился человек в шляпе и изложил суть дела.
– Куда ты идешь? – спросил он.
– Я пришел сюда по прямому пути, а теперь должен идти домой. Как мне добраться до дома?
– Иди так же прямо, сам путь тебя выведет.
– Ко мне больше не будут цепляться?
– Нет, иди.
Дорога давала большой крюк, и я, обессилевший, шел, опаляемый солнцем справа и слева, обдуваемый ветром. Послышался лай, через несколько секунд в мою сторону стали приближаться три агрессивно настроенные собаки, видимо обитатели мусорки и христианского кладбища. «Аллаху акбар, Аллаху акбар», – стал говорить я в полный голос, не задерживая шага, и собаки, трусливо поджав хвосты, убежали прочь. Последовав за грузовиками, выносящими с этих мест песок, камни, то есть стройматериалы, я вышел на трассу. Нестерпимо хотелось пить. В какой-то момент я услышал за спиной стук женских каблуков, приближающихся ко мне, хотя трасса была пуста. И вновь стал говорить «Аллаху акбар». Звук шагов исчез так же, как и появился. Таким образом я дошел до селения Гала, сел на автобусной остановке передохнуть. Затем стал идти дальше, отдыхая на остановках (макам – суфийские стоянки). Ни одна из машин, которым я махал рукой, не подобрала меня. Какой-то хаджи, встреченный на попавшейся по пути авторемонтной, где он то ли менял свое колесо, то ли проверял радиатор, даже глазом не моргнул, когда я, изложив ему суть дела, попросил подбросить меня чуть вперед, чтобы я до ночи успел добраться домой. Махнув на все рукой, продолжил путь, уже не по самой трассе, а справа от нее – по утрамбованной земле. В голове возник образ: «Вот я сейчас прохожу по этой дороге. Я пройду ее до конца и трассу расширят. Затем по этому же пути пройдет кто-либо еще или вновь я сам, и трасса будет еще больше расширена и т.д. до бесконечности. В итоге, весь земной шар будет заасфальтирован для удобства, и все люди, взявшись за руки, совершат хадж вокруг Каабы». Не знаю, сколько уже я прошел и не помню, сам ли я попросил остановиться или притормозил водитель, но милостью Божьей меня подобрала машина. Рядом с водителем сидел молодой смуглый парень, чья коротко стриженная голова вся была в шрамах. Я попросил подбросить меня чуть вперед, а если возможно, до метро «Азизбеков». Последовал ряд обычных уже для меня вопросов.
– Чем ты занимаешься? – спросил тот, кто был в шрамах.
– Я поэт, переводчик.
– Можешь что-нибудь прочесть?
Я прочел «Вариацию на заданную тему».
– Ты ученый? Похож на ученого, твое лицо лучится светом, – сказал водитель, которого звали Самир.
– Нет, не ученый, просто немного начитанный, – ответил я.
– Почему ты совершил этот путь?
– Не знаю. Просто испытал в этом потребность.
– Дай мне номер, я позвоню к тебе домой и скажу, что везу тебя, чтоб мама не волновалась, – сказал Самир. Он позвонил маме, сообщив ей, что подобрал меня по пути, что все в порядке и что он привезет меня до самого дома.
– Государство обязано выплачивать тебе что-то вроде пособия, пенсии, – сказал парень, сидящий рядом с водителем.
– А с чего это ты взял? – спросил я.
– С тобой не все в порядке.
Мы подъехали к метро «Азизбеков», пассажир стал сходить.
– Ты совершаешь намаз? – спросил он.
– Нет, пока не могу.
– Так вот, тебе надо совершать намаз.
– А сам ты совершаешь?
– Да, было дело, потом бросил.
– Бросил? Как так? Почему же?
– Есть другие, высшие способы приближения к Богу, – с этими словами он попрощался и сошел.
Я пересел на его место и спросил у Самира:
– Почему он тебе ничего не заплатил?
– А я его, как и тебя, тоже подобрал по пути.
Минут через двадцать мы были дома. Часы показывали без двадцати пять. Значит, девять с лишним часов я был в дороге. Дочерна загоревший и безумно уставший, я повалился на кровать.
Через день у меня остался ночевать Таир, которому была рассказана вышеизложенная история. Мы решили пойти взглянуть на статую орла и льва. Подъехали к кругу, к орлу и увидели, что весь этот огромный покрытый ржавчиной конус выкрашен в белую краску. Таир приблизился к нему и потрогал рукой железо.
– Свежая, – сказал он, имея в виду краску. – А где же твое имя? А вот-вот, вижу, вижу, – добавил он.
Мы не поленились и поехали к статуе льва. Постамент тоже был выкрашен свежей известкой, на земле валялись кисть и ведро.
В очередной раз я удостоверился: пройденный путь очищает не только душу, но и все, чем окружена душа – от плоти до железа. И понял, что мой дом, моя кубической формы комната 4x4 и есть моя Кааба, что любой интуитивно, нерационально пройденный путь в итоге всегда приводит тебя, выросшего, окрепшего, уверовавшего, к близкому и родному, к дому, к самому себе.