|
Глава пятая
Рано утром раздался телефонный звонок. Дронго взглянул на часы, стоявшие рядом на тумбочке. Только половина девятого. Кто может звонить в такое время? Он недовольно поморщился. Джил никогда не звонит так рано. В Италии сейчас только половина шестого утра. Любой из его близких понимает, что звонить в такое время просто нельзя. Он прислушался. Телефон привычно включил автоответчик.
– Доброе утро, – услышал он чей-то незнакомый голос, говоривший с характерным турецким акцентом. Даже не так. Он говорил не с акцентом. Он говорил именно по-турецки, – извините, что беспокою вас так рано. Но у меня к вам очень важное дело. Вы можете взять трубку?
Дронго закрыл глаза и повернулся на другой бок. Почему он должен отвечать этому неизвестному турку?
– Я забыл представиться. Меня зовут Омар Лятиф. Я из Стамбула, журналист, приехал освещать ваш фестиваль. Вы можете мне ответить?
Дронго подумал, что нужно было вообще выключить телефон. Ничего, он сейчас отключится.
– У меня есть важные сведения по поводу приехавшего иранского режиссера Хусейна Мовсани. Дело в том, что его…
Телефон отключился. Дронго открыл глаза. Кто такой этот Омар Лятиф? Откуда он взялся? Что он может знать про Мовсани? Почему он позвонил так рано? Черт побери, теперь уже не заснуть. Что именно хотел сказать этот турецкий журналист? Откуда он узнал номер его домашнего телефона? И почему сразу заговорил о Мовсани? Когда все это закончится? Сегодня уже четырнадцатое. Кажется, в понедельник этот иранский режиссер, наконец, уберется отсюда. Тяжело вздохнув, Дронго поднялся и пошел в ванную комнату, чтобы побриться. Заодно выиграть время, чтобы позвонить Земе уже после девяти и не будить ее так рано.
В десятом часу утра он набрал знакомый номер.
– Доброе утро. Извините, что беспокою вас так рано. Вы не спите?
– Доброе утро. Конечно, нет. Я уже в отеле. Наши гости завтракают.
– Понятно. Вы сейчас в "Европе"?
– Нет. Я в "Хаят Редженси". Основную часть гостей кинофестиваля мы поселили
именно здесь. А в "Европе" остаются только несколько человек. Наш иранский гость со
своим телохранителем и еще трое гостей, которые сами попросили их там поселить.
– Кто именно? – уточнил Дронго.
– Продюсер Нахимсон, которого вы знаете. Журналистка из Боснии Сада Анвар и журналист из Турции Омар Лятиф.
– Очень интересно. А чем они объяснили выбор этого отеля?
– Нахимсон там раньше останавливался. Он сам попросил, чтобы его поселили в этом отеле, где можно будет спокойно проводить переговоры. А журналисты настаивали, чтобы их поселили именно в отеле "Европа". Мы причины не узнавали. Каждый имел право выбрать один из четырех отелей по вкусу. Многие выбрали "Хаят Редженси" в центре, но некоторые предпочли "Крисчен-бич" на побережье. Еще несколько человек поселились в "Рэдиссоне". И пятеро в "Европе".
– А почему вы пошли им навстречу? Почему решили разместить их именно там?
– У нас заказаны номера в разных отелях. Это был выбор каждого, – пояснила Зема.
– Но вчера вы не говорили мне, что кроме Мовсани еще кто-то будет жить в "Европе".
– Журналисты прилетели сегодня ночью. Турецким рейсом из Стамбула. Вчера их еще там не было. А Нахимсону предложили отель на побережье, но он поменял его на "Европу". Завтра у них переговоры по новому фильму. Может, вы слышали. А почему вас так заинтересовали эти журналисты?
– Дело в том, что примерно минут сорок назад мне позвонил Омар Лятиф, чтобы сообщить какую-то важную новость о Мовсани. Вы случайно не знаете, что именно он хотел мне сообщить?
– Нет, не знаю. А откуда он узнал ваш домашний телефон? Или он позвонил на мобильный?
– На домашний. В половине девятого утра. Вот почему я решил перезвонить вам, чтобы узнать, откуда этот ретивый турецкий журналист узнал мой номер.
– Если вы думаете, что это я дала ему ваш номер…
– Не думаю. Но почему он позвонил? У вас есть его мобильный?
– Конечно. У нас есть контактные номера всех приехавших.
– Продиктуйте мне его номер, – попросил Дронго.
– Я вам перезвоню через десять минут, – ответила Зема.
Он положил трубку. “Надеюсь, что в "Европе" сегодня утром ничего не случилось”, – подумал он. Минуты тянулись томительно долго. Он, наконец, не выдержал. Нашел справочник, где были телефоны всех отелей и позвонил в "Европу".
– Говорят из службы безопасности кинофестиваля, – представился Дронго, – у вас все в порядке?
– Да, – ответил удивленный дежурный, – а почему вы спрашиваете? У нас дежурят ваши сотрудники. Они взяли два номера. Вы можете позвонить им.
– Какие сотрудники?
– Вы же говорите, что вы из Министерства национальной безопасности? – переспросил дежурный.
Он не понял разницу между службой безопасности кинофестиваля и Министерством национальной безопасности. Дронго не стал его разубеждать.
– Вы правы, – сдержанно сказал он, – я позвоню нашим сотрудникам.
Не успел он положить трубку, как зазвонил его мобильный. Это была Зема. Она продиктовала номер телефона турецкого журналиста. Он поблагодарил ее и сразу перезвонил Омару Лятифу. На часах была уже половина десятого. Дронго слушал телефонные гудки, но журналист ему не отвечал. Он перезвонил во второй раз. И снова услышал характерные гудки. Омар Лятиф по-прежнему не отвечал. Дронго бросил трубку. Черт возьми! Если с этим журналистом что-то случилось, он никогда не простит себе, что поленился сегодня утром подняться с постели, чтобы снять трубку.
Он бросился одеваться. Звонить снова Земе не было никакого смысла. Ведь она находилась совсем в другом отеле. Нужно поймать такси и срочно ехать в "Европу". Он оделся за несколько минут, и выбежал из дома. Найти такси было несложно. Он попросил водителя отвезти его в отель, а сам снова достал свой мобильный и вновь попытался связаться с Омаром Лятифом. Его телефон по-прежнему не отвечал. Автомобильные пробки становились бичом всех столиц стран СНГ. И не потому, что в них не было новых и широких улиц. Как раз наоборот, таких широких многополосных улиц не было во многих европейских городах. Вся проблема была в парковках. Хозяева автомобилей просто привыкли парковаться на улице, ведь все места были свободны и нигде раньше не было никаких автоматов для оплаты своего места. Не говоря уже о том, что почти нигде не были предусмотрены парковки и места для стоянок автомобилей. В результате получалось, что на четырехполосной дороге справа и слева парковались машины. Некоторые умудрялись вставать во второй ряд. А по единственной дорожке с трудом передвигались машины. Похожие проблемы были во многих столицах бывших советских республик. Необходимо было менять саму инфраструктуру городов, создавать подземные платные парковки, запрещать остановки в центре города и самое важное – попытаться изменить психологию людей, приучая их к дисциплине и ответственности.
Такси подъехало к отелю "Европа" и Дронго, вбежав в здание, обратился к дежурному портье:
– Где проживает турецкий журналист Омар Лятиф?
– Мы не даем справок о наших гостях, – вежливо ответил тот.
– Я из службы безопасности фестиваля, – пояснил Дронго.
– Извините, – ответил портье, – но мне нужно подтверждение.
Дронго достал телефон и набрал номер Земы.
– Подтвердите, что я курирую вашу службу безопасности, – попросил он.
– Конечно. Передайте трубку портье.
Они говорили с портье около минуты, пока он согласно не кивнул головой, возвращая телефон Дронго.
– У нас проживают ваши гости, – сообщил портье, – на восьмом и девятом этажах. Трое на восьмом и двое на девятом.
– А где находятся сотрудники Министерства безопасности? – уточнил Дронго.
– На девятом и восьмом этажах, – шепотом сообщил портье, – но мы не должны об этом никому говорить. А ваши сотрудники дежурят на девятом в коридоре. Там сидит один дежурный.
– В каком номере живет Омар Лятиф? – спросил Дронго.
– В восемьсот одиннадцатом. Вас проводить?
– Не нужно, – Дронго поспешил к лифту.
Он поднялся на восьмой этаж и подошел к восемьсот одиннадцатому номеру. Постучал. Прислушался. Было тихо. Он снова постучал. Неужели здесь могли убить этого журналиста. Он покачал головой. Даже думать об этом не хочется. Нужно вызвать портье, пусть откроют дверь. Черт побери! Почему сегодня утром он не сразу снял трубку! Дронго постучал достаточно громко, теперь его могли услышать даже в соседних номерах. Но никто ему не отвечал. Он достал телефон и набрал номер журналиста. И услышал мелодию. Он прислушался. Никаких сомнений не оставалось. Телефон был в номере. Звонок был слышен достаточно отчетливо. Дронго подумал, что нужно спуститься к портье. Он даже сделал два шага по направлению к кабине лифта. И снова остановился. Его опыт подсказывал ему, что в подобных случаях лучше не отходить от номера, в котором могло произойти преступление. Иначе у возможного преступника будет шанс незамеченным уйти отсюда или уничтожить улики, о которых он мог забыть. Отходить от двери номера, в котором могли убить турецкого журналиста, было бы слишком большой оплошностью.
Дронго достал телефон и набрал номер отеля. Услышав уже знакомый голос портье, быстро сказал:
– Я стою рядом с восемьсот одиннадцатым номером. Вы можете кого-то сюда прислать, чтобы открыть двери? Мне кажется, наш гость плохо себя чувствует. Я слышу, как звонит его мобильный, но он на него не отвечает.
– Сейчас я пришлю дежурного, – решил портье.
Ждать пришлось недолго. Через две минуты на этаже появился молодой человек с запасным ключом. Он опасливо покосился на Дронго. Затем открыл дверь, остановившись на пороге. Дронго вошел, осмотрелся. Раскрытый небольшой чемодан, брошенная на кровать рубашка. Он прошел в ванную комнату. Ничего. И никого.
– Здесь никого нет, – робко предположил дежурный.
– Возможно, – согласился Дронго. Он достал свой телефон и в очередной раз набрал номер журналиста. И сразу услышал телефонный звонок. Он протянул руку. Телефон лежал под рубашкой. Возможно, его хозяин просто забыл его сегодня утром, когда менял свою рубашку.
– Это его телефон, – почему-то шепотом сказал дежурный, – нам лучше уйти.
– Да, – согласился Дронго, – похоже, что он просто забыл здесь свой мобильный. Ничего страшного не произошло. Давай закроем дверь и уйдем отсюда. Кажется, я напрасно тебя позвал. Здесь все в порядке.
Они вышли из номера и дежурный закрыл дверь.
– Давайте спустимся вниз, – предложил он.
– Конечно, – согласился Дронго. Он понимал, насколько глупо теперь будет выглядеть. Поднял ненужную панику, заставил открыть дверь в чужой номер, ворвался к гостю и обнаружил забытый под рубашкой телефон. Портье и дежурный обязательно расскажут всем о каком-то подозрительном идиоте, который вел себя столь непрофессионально.
Они прошли по коридору. Неожиданно раздался мелодичный звон, раскрылись створки одной из кабин лифта, и к ним вышла незнакомка лет тридцати пяти. У нее было скуластое лицо, изогнутые брови, светло-зеленые глаза, нос с горбинкой, тонкие губы и светлые, коротко стриженные волосы. Женщина взглянула на Дронго.
– Не может быть, – тихо произнесла она по-английски, – это вы?
– Простите, – остановился Дронго, – разве мы знакомы?
– Господин Дронго, – улыбнулась женщина, показывая мелкие острые зубы, – мы познакомились с вами четыре года назад в Венеции. Вы приезжали туда на карнавал. Тогда я была Сада Сейфи, а сейчас Сада Анвар. Только тогда я была брюнеткой, а сейчас перекрасилась. Я журналистка из Сараево. Нас познакомил итальянский журналист из радикальной левой газеты. Теперь вспомнили?
– Вы были совсем другой, – вспомнил наконец Дронго, – кажется, вы работали в какой-то английской газете и представляли их интересы в Боснии?
– Точно, – улыбнулась она, – а вы, очевидно, прилетели сюда из-за приезда Мовсани?
– С чего вы взяли?
– Об этом пишут все газеты, – пояснила она, – я тоже об этом написала. Известный эксперт дал свое согласие быть консультантом по безопасности кинофестиваля, чтобы предотвратить возможное покушение на жизнь известного кинорежиссера. Вот такой заголовок. Немного длинный, но зато интригующий.
– Ясно. Значит, это вам и вашим коллегам я обязан такой громкой и ненужной рекламой…
– Это скорее реклама фестивалю, а не вам лично. Вы действительно приехали из-за Мовсани?
– Баку – мой родной город.
– Это не ответ, – от нее исходил тонкий аромат восточного парфюма. Очевидно, она использовала древесные запахи. Сада Анвар была одета в серый костюм. Юбка гораздо выше колен демонстрировала ее загорелые красивые ноги. Блузка подчеркивала достоинства талии и небольшой груди. Белая обувь и сумочка дополняли ее облик. Она была достаточно высокого роста, но в "лабутанах", которые она надела, ей удалось вырасти еще на целую голову.
– Вы не хотите говорить со мной искренне? – спросила она.
– Я приехал к себе домой и попутно согласился выступить в роли консультанта на этом кинофестивале, – ответил Дронго.
– А консультантом вы стали из-за приезда Мовсани? – уточнила она.
– Можно сказать и так.
– Прекрасно, – она снова улыбнулась, показывая свои зубы, – кажется, в Венеции у вас был роман с какой-то дамой из полиции. Или я ошибаюсь?
– Об этом вы тоже узнали тогда?
– Я ей завидовала, – откровенно призналась Сада, – а здесь у вас тоже есть своя подруга из местной полиции? Или здесь у вас другие предпочтения?
– Между прочим, я женатый человек.
– Неужели? В Италии вы об этом никому не говорили. И ваша супруга находится в Баку?
– Это не имеет никакого отношения к моей работе, – сдержанно ответил Дронго.
– Просто интересно. Она ездит с вами по всему миру или сидит в семейном гнездышке и ждет возвращения своего мужа?
– Она не живет в Баку, – ответил Дронго, – и давайте закроем эту тему. Я не люблю рассказывать о своей личной жизни.
– А жаль, – сказала она, – очень жаль. Но если вы дадите мне интервью, я пообещаю забыть о вашей итальянской командировке. Иначе мне придется написать, что вы новый Дон-Жуан нашего времени.
– Это шантаж?
– Конечно, нет. Вас ведь этим не испугаешь. Просто очень хочется получить у вас интервью.
– Лучше возьмите его у Мовсани. Я думаю, он будет рад дать интервью британской газете, тем более, что сейчас он гражданин Великобритании.
– Уже договорилась, – кивнула она, – сегодня вечером, сразу после ужина, он даст мне интервью. К счастью, мы оказались с ним в одном отеле.
– Случайно? – иронично спросил Дронго.
– Нет, – достаточно спокойно ответила она, – конечно, нет. Я знаю его еще по Лондону. Очень интересный тип мужчины. Самовлюбленный нарцисс, который уверен, что весь мир должен вертеться вокруг него. Наверно, все творческие люди имеют подобный склад характера.
– Откуда вы узнали, где он будет жить?
– Когда прилетели, я сразу уточнила его отель, еще в аэропорту. И предложила моему коллеге, журналисту из Стамбула Омару Лятифу, поехать со мной в этот отель. Он сразу согласился. По дороге он еще рассказал мне о том, что вы решили стать консультантом кинофестиваля, а я похвасталась тем, что лично с вами знакома.
– Он звонил ко мне рано утром. Откуда он узнал мой домашний телефон?
– Понятия не имею. У меня его не было, о чем я очень сожалела. Может, вы дадите заодно мне номер и своего мобильного, чтобы я могла завтра с вами связаться?
– А почему вы раньше были Сада Сейфи, а сейчас Сада Анвар?
– Я развелась, – улыбнулась она, – у нас в Боснии все-таки европейские законы, хотя я и мусульманка. Если бы у нас ввели мусульманские законы, как требовали некоторые наши радикалы, то вполне возможно, что я оказалась бы четвертой женой какого-нибудь местного нувориша.
– А вариант с бедным и честным журналистом не рассматривается? – спросил Дронго, скрывая улыбку.
– Ни в коем случае, – искренне ответила Сада, – если человек настолько глуп, что не может заработать себе денег на достойную жизнь, то зачем мне нужен такой неудачник в качестве моего мужа. Я с таким типом даже знакомиться не пойду. Если человек хочет всю жизнь провести в нужде, это его право. Но при чем тут моя жизнь?
– Вы просто настоящий продукт нашего времени, – кивнул Дронго.
– Не нужно смеяться, – поняла Сада, – в этом мире все вертится вокруг денег. Сумели их сделать – значит вы умный, ловкий и деловой человек, обладающий кучей талантов. И Бог благоволит именно вам, выбирая вас в качестве своего любимчика. Не сумели сделать деньги – значит, вы неудачник, недотепа, неразумный тип, который никогда и ничего не сможет добиться. Все обстоит именно так. Вы дадите мне номер своего телефона?
– Обязательно. Я просто не имею права отказать молодой женщине с такими взглядами на жизнь, – он продиктовал ей номер своего мобильного. Это был тот самый номер, который он давал всем знакомым. Его личный и секретный номер знали только несколько человек, среди которых были Джил и его напарник Эдгар Вейдеманис.
– Надеюсь, что смогу вас найти по этому номеру, – сказала Сада, хищно улыбнувшись.
Она была красивой женщиной, но наглой и откровенно бесстыдной. А ему такие особы не очень нравились. Поэтому, улыбнувшись, он продиктовал ей номер мобильного, даже не подозревая, что они встретятся гораздо раньше и при других обстоятельствах.
– Хорошо, – кивнула Сада, – теперь я вам обязательно перезвоню. Сегодня в пять вечера будет открытие кинофестиваля. Надеюсь, что мы там еще с вами увидимся.
– А вы не знаете, куда ушел Омар Лятиф? – поинтересовался Дронго.
– Понятия не имею. Но он, кажется, собирался поехать в свое посольство. Хотя, возможно, я ошибаюсь.
Она кивнула ему на прощание, направляясь в свой номер. Уже уходя по коридору, она обернулась, улыбнулась и помахала ему кончиками пальцев. Дронго кивнул ей и взглянул на часы. Интересно, где он сможет найти этого исчезнувшего турецкого журналиста. И о чем именно с ним хотел переговорить Омар Лятиф?
Глава шестая
Спустившись вниз, он позвонил в турецкое посольство, попросив найти Омара Лятифа. В посольстве ему сообщили, что журналист к ним не приезжал и здесь не появлялся. И вообще подобных справок посольство не дает. Дронго разочарованно положил трубку. Обратился к портье.
– Господин Мовсани еще в своем номере?
– Да, – ответил портье, – нам приказано фиксировать все его выезды и приезды в отель. Он еще у себя в номере. В смежном соседнем номере проживает его английский телохранитель.
– Это я знаю, – кивнул Дронго. Он поднялся в кабине лифта уже на девятый этаж. Вышел в коридор и сразу обратил внимание на относительно молодого человека лет тридцати, сидевшего на стуле рядом с проходом в коридоре.
– Вам к кому? – торопливо спросил молодой человек, поднимаясь со стула.
– Мне нужен мистер Мовсани.
– Он еще отдыхает, – возразил охранник, – если у вас больше нет никаких дел, то зайдите позже. А еще лучше, сначала позвоните ему в номер и получите разрешение на встречу.
– В следующий раз я так и сделаю, – пообещал Дронго, – а сейчас пропустите меня к ним. Можете проверить и перезвонить портье. Я консультант кинофестиваля по вопросам безопасности.
– Много вас здесь ходит, – упрямо возразил охранник, – и никуда я звонить не собираюсь. Если вы работаете в службе безопасности, то сами должны все понимать. Это не мы устаналиваем такие дурацкие правила, извините меня за эти слова.
– Понятно. Вы верный страж коридора, – кивнул Дронго, – если я позвоню Земе и она подтвердит мои полномочия, это вас убедит?
– Я не знаю, кто такая Зема.
– Верно. Я совсем забыл, что вы люди интеллектуального труда. Значит, нужно звонить самому Вагифу Бабаеву. Его вы хотя бы знаете?
– Его знаю, – кивнул охранник.
Дронго достал телефон и набрал номер Бабаева.
– Доброе утро, – вежливо начал Дронго, – я стою в коридоре отеля "Европа" на девятом этаже и пытаюсь пробиться к нашему гостю. Но бдительный охранник, явно из ваших нанятых людей, не пускает меня к Мовсани. Может, вы дадите мне необходимые рекомендации?
– Конечно, – согласился Бабаев, – передайте трубку этому олуху. Я ему сейчас все объясню.
Дронго передал аппарат охраннику. Молодой человек выслушал все пожелания руководителя службы безопасности и растерянно кивнул головой.
– Я не знал, что он наш главный консультант, – промямлил охранник.
– Теперь будешь знать, – бушевал Бабаев. Он принадлежал к тому типу людей, которым нравилось унижать нижестоящих, демонстрируя свою власть. И, соответственно, унижаться перед вышестоящими, ведь одно неразрывно связано с другим.
– Вы можете пройти, – сказал охранник, возвращая телефон.
– Как тебя зовут? – спросил Дронго.
– Эмиль, – ответил охранник, – Эмиль Сафаров.
– На будущее учти, что ты вел себя правильно. И никого не пускай к нашему гостю. Будем считать, что мой визит всего лишь досадное исключение из общего правила.
Он прошел дальше и постучал в дверь. Прислушался. За дверью раздались шаги. Она открылась, на пороге стоял Хитченс. Он был в светлых брюках и в синей рубашке. Хитченс кивнул в знак приветствия.
– Доброе утро, – поздоровался Дронго, – мне нужно видеть господина Мовсани.
– Он сейчас выйдет, – показал на спальную комнату Хитченс.
Они открыли смежные двери между двумя номерами, превращая свои апартаменты в один большой четырехкомнатный сюит.
Из спальной комнаты вышел Мовсани. Он был в белом халате с логотипами отеля. Хитченс поморщился, но ничего не сказал. Очевидно, английского джентльмена коробило подобное поведение его клиента, и появление перед посторонними людьми в халате было явным нарушением определенных правил поведения. Но Мовсани было все равно. В халате его фигура казалось еще более комичной. Голова сидела на круглом теле без шеи. Короткие ноги и руки выглядели еще более комично. Режиссер сел за стол, глядя на гостя.
– Вы тот самый эксперт, о котором мне столько говорили, – сказал он довольным голосом, – мы с вами вчера встречались в аэропорту.
– Да, – кивнул Дронго, усаживаясь напротив, – меня попросили поработать консультантом по вопросам безопасности кинофестиваля.
– Надеюсь, что мне ничего не угрожает, – усмехнулся Мовсани, – у меня такая охрана, – он показал в сторону сидевшего на диване Хитченса. Тот листал журнал, делая вид, что даже не прислушивается к их разговору. Хотя режиссер и эксперт говорили по-азербайджански, только иногда используя фарсидские слова, и Хитченс не мог их понимать.
– Вы уже получили приглашения на сегодняшние мероприятия? – уточнил Дронго.
– Конечно, – кивнул Мовсани, – вечером мы идем сначала на открытие, а потом на банкет. У меня такая насыщенная программа. Сегодня встречаюсь с вашим министром культуры. И сразу два интервью. А завтра буду встречаться с вашими местными деятелями кино и мне еще вручат какой-то почетный диплом вашего университета искусств. Мне сказали, что они специально соберутся в воскресенье, чтобы вручить мне этот диплом. Вы не знаете, у скольких деятелей культуры есть подобный диплом?
– Не знаю, – ответил Дронго. Этот режиссер был еще и непомерно тщеславен.
– Надеюсь, что они сдержат слово, – сказал Мовсани.
– Поздравляю, – сказал Дронго, – значит у вас сегодня еще две встречи?
– Даже три, – вспомнил Мовсани, доставая свой блокнот, – так трудно работать без секретаря. Но англичане люди жадные, они не оплачивают поездку моего секретаря или помошника. Только телохранителя.
– Судя по его квалификации, вы обходитесь правительству Ее Величества в неплохую сумму, – заметил Дронго.
– Меня обязаны охранять, – нервно дернулся Мовсани, – вы здесь тоже для этого. Все понимают, что меня могут убить.
– С кем у вас сегодня интервью?
– Сначала с представителем местного телеканала. Кажется, его зовут Мир-Шаин. Говорят, что он очень неплохой журналист, своего рода местная знаменитость. Такой местный Ларри Кинг. А потом у меня будет встреча с немецким журналистом. Где-то у меня записано его имя. По-моему, Питер Зегер.
– А третье интервью? – уточнил Дронго, хотя уже догадывался, с кем именно будет встречаться Мовсани.
– Это будет вечером, после банкета, – ухмыльнулся режиссер, – ко мне напросилась одна боснийская журналистка. Она работает сразу на несколько английских изданий. Очень симпатичная молодая женщина. Утром она мне позвонила. Можете не поверить, но она живет именно в нашем отеле. Надеюсь, что я буду в состоянии дать ей нужное интервью, – он улыбнулся, подмигивая собеседнику.
– В котором часу? – уточнил Дронго.
– Не знаю. Наверно, в одиннадцать вечера. В моей программе указано, что встреча с министром культуры будет в двенадцать часов дня. Затем обед, который они дают в мою честь. В пять – открытие кинофестиваля. В восемь – банкет. Официально банкет должен завершиться в десять. Будем считать, в половине одиннадцатого мы освободимся. Полагаю, что мистер Хитченс не будет возражать против столь позднего интервью, – показал он в сторону своего телохранителя.
Хитченс продолжал листать журнал. Возможно, что он понимал некоторые выражения, но все равно делал вид, что не слушает их разговор.
– У вас очень плотное расписание, – согласился Дронго, – я как раз поэтому к вам и пришел. Фамилию немецкого журналиста вы сказали точно?
– Сейчас найду. По-моему, точно. Он просил меня об интервью, еще когда я был в Лондоне. Он связался со мной через Интернет. Сейчас найду свои записи. Он звонил нам сегодня утром. Вот, я нашел. Точно. Питер Зегер. Я записал его фамилию.
– Когда вы даете интервью?
– В три и в четыре. А в половине пятого поедем на открытие. Они обещали дать нам приличный лимузин. Вчера нам пришлось приехать сюда на внедорожнике посольства. Надеюсь, что больше подобное не повторится.
– Если вы не возражаете, я буду с вами, – предложил Дронго.
– Вы полагаете, что мне недостаточно моего телохранителя? – снова показал в сторону Хитченса режиссер. – Если вы так считаете, давайте поедем вместе к этому министру культуры. Я не возражаю. Только сразу договоримся, что вы будете со мной везде, кроме последнего интервью. Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду давать его без вашего участия?
– Не буду, – поднялся Дронго, – значит, договорились. Я жду вас внизу в холле отеля, в половине двенадцатого. До свидания. До свидания, мистер Хитченс, – добавил он по-английски.
– Вы уже переговорили? – уточнил Хитченс, поднимая голову.
– Да, – кивнул Дронго, – мы обо всем договорились. Я буду сегодня сопровождать вас во всех ваших поездках. Если вы не возражаете.
– Это будет очень удобно, – согласился Хитченс.
– У вас сегодня встреча с министром культуры, два, нет, три интервью, участие в открытии фестиваля, на банкете. Все верно?
– Еще обед, который дает министр в честь приезда господина Мовсани, – напомнил Хитченс. Этот человек умел работать и держал в памяти все подробности сегодняшнего дня.
– Да, – кивнул Дронго, – и еще совместный обед. В половине двенадцатого я буду ждать вас внизу, в холле отеля. Насколько я понял, за вами пришлют машину.
– Нам дали этого переводчика. Господина Салима Садыха, – напомнил Хитченс, – он тоже будет с нами.
– Наверно, будет. Он поможет вам с переводом, – Дронго пожал руку на прощание Хитченсу, кивнул режиссеру и вышел из номера. В коридоре на стуле сидел Эмиль.
– Тебя когда сменяют? – уточнил Дронго.
– Через полчаса, – ответил охранник, – у меня заканчивается смена.
– И когда твое следующее дежурство?
– Завтра вечером, – признался Эмиль, – я заменю товарища. Он должен сдать срочный зачет. Мы с ним договорились, что потом он будет заменять меня. Фестиваль ведь будет целую неделю.
– Понятно, – Бабаев и компания явно экономили на охранниках, привлекая к этим обязанностям обычных студентов. Дронго взглянул на часы. Только половина одиннадцатого. Ему обязательно нужно найти этого турецкого журналиста, чтобы узнать, почему он так настойчиво искал Дронго.
Он снова спустился вниз, набрал номер телефона Земы.
– Я не могу найти журналиста Омара Лятифа. Вы не знаете, где он может быть?
– Наверно, в своем посольстве.
– Я туда уже звонил. Может, он на одном из ваших мероприятий?
– У нас пока ничего нет. Группы гостей поедут по своим маршрутам только в полдень. А господин Мовсани поедет на встречу с министром культуры. Мы вышлем нашу машину. И еще на всякий случай будет машина с сотрудниками полиции.
– Если вы так плотно будете охранять вашего гостя, то рискуете привлечь к нему дополнительное внимание, – заметил Дронго.
– Вы считаете, что мы действуем неправильно?
– Нет, нет. Я ничего не считаю. Пусть будет машина полиции, если так нужно. Только найдите мне срочно этого турецкого журналиста.
– Я же дала вам его мобильный, – вспомнила Зема.
– Он оставил его в своем номере, – пояснил Дронго, – может, у него есть другой мобильный. Проверьте, пожалуйста. И еще одна просьба. Кто такой Питер Зегер?
– Немецкий журналист, – ответила Зема, – прибыл на наш фестиваль в качестве гостя из Германии. Он освещал последний Берлинский кинофестиваль.
– Вы раньше его приглашали?
– Нет.
– Понятно. А Саду Анвар кто решил пригласить?
– Не знаю. Это вам нужно узнавать у Лалы. Она в курсе. Я отвечаю только за прием и размещение гостей.
– Но Сада тоже приехала в первый раз?
– Верно.
– А этот турецкий журналист?
– Он раньше приезжал в Баку, но на фестивале в первый раз. А почему это вас так интересует?
– Мне интересны все, кто приехал в первый раз. Вы можете послать мне список на мой электронный адрес? Отметить всех, кого вы лично не знаете, и кто прилетел в первый раз.
– Конечно, смогу. Но я сейчас не в штабе. Только через полтора часа.
– Ничего страшного. Я буду ждать. И еще один вопрос. Где остановился Зегер?
– На побережье. Европейцы вообще любят останавливаться в отелях на побережье, чтобы купаться в море.
– Все понятно. Я буду ждать вашего списка. Спасибо.
Он убрал телефон в карман. Взглянул на часы. Нужно подождать около сорока минут, пока сюда спустятся Мовсани с Хитченсом. Он присел на диван, даже не подозревая, что именно здесь произойдет через сорок минут. Мимо проходили гости отеля, суетились служащие. Дронго взял одну из газет, чтобы просмотреть последние новости. И услышал характерный голос с турецким акцентом.
– Господин Дронго, это вы?
Он убрал газету. Перед ним стоял незнакомец лет сорока. Среднего роста, коротко острижен, внимательный взгляд, модные очки, небольшая щеточка светло-коричневых усов. Мужчина был одет в серый костюм и сиреневую рубашку без галстука.
– Разве мы знакомы? – спросил Дронго, поднимаясь с дивана.
– Меня зовут Омар Лятиф, – представился журналист, – я звонил вам сегодня утром.
– Очень приятно, – Дронго протянул ему руку, – садитесь. А я искал вас по всему отелю и наверно раз десять звонил на ваш мобильный телефон, который вы оставили в своем номере.
– Вы уже знаете, – смущенно улыбнулся журналист, – я должен был срочно уехать на встречу и нигде не мог найти свой мобильный телефон. Их у меня два. Один с турецким номером, который я забыл в своей комнате. А другой с немецким номером, который я забрал с собой. Оказывается, телефон лежал под рубашкой. Вы были у меня в номере?
– Я очень беспокоился. Поэтому вызвал дежурного, и мы вошли к вам в комнату. Когда я начал снова вас вызывать, телефон снова позвонил. Что вы хотели так срочно мне сообщить?
– Дело в том, что мы прилетели сегодня ночью вместе с боснийской журналисткой Садой Анвар, – начал рассказывать журналист, – оказывается, она неплохо знает господина Мовсани. И поэтому мы сразу попросили разместить нас в отеле "Европа". Но когда ночью мы сюда приехали, даже не ночью, было уже пять часов утра, мы увидели в холле немецкого журналиста Питера Зегера. Я его знаю по работе в Берлине. Но Зегер всегда был журналистом, писавшим политические статьи. Он был не один, а с каким-то непонятным господином. Обычно такие люди бывают из Ирана, без галстука и с бородой.
– Вы тоже без галстука, – заметил Дронго.
– Но у меня только усы, – улыбнулся журналист, – и я подумал, что нужно кого-то предупредить. Но я никого не знаю в Баку. Однако в отеле "Европа" есть знакомый менеджер, который хорошо говорит по-турецки. У меня был его телефон. Я позвонил ему в восемь часов утра и попросил дать мне ваш домашний телефон. Он сказал, что не знает ваш домашний, но пообещал узнать у своего двоюродного брата (в разных языках существуют различные обороты речи. Если в русском языке двоюродные брат и сестра называются так, независимо от степени родства, то в тюркских языках указывается степень родства – сын моего дяди или сын моей тети. При этом дядя и тетя тоже имеют свои отличия. Брат отца и брат матери отличаются друг от друга. Также как и сестра отца или сестра матери. А вот принятые в русском языке отличия тещи от свекрови или тестя от свекра, в азербайджанском языке не отличаются друг от друга. Поэтому Омар Лятиф сказал о сыне дяди со стороны отца). Как только мне сообщили этот номер, я сразу решил перезвонить к вам. Ведь я знаю об угрозах в адрес господина Мовсани. Согласитесь, что мне было странно видеть рано утром в отеле немецкого журналиста, специализирующегося на политических проблемах, в компании с иранским представителем. И это учитывая, что вчера вечером сюда прилетел человек, которого в Иране приговорили к смертной казни. Я подумал, что будет правильно, если я позвоню именно вам. Госпожа Сада Анвар рассказала мне во время полета, как вы разоблачали опасного маньяка во время расследования в Италии. И я подумал, что будет правильно, если я позвоню и все расскажу вам.
– Спасибо, – кивнул Дронго, – а может, вы ошиблись? Вы уверены, что это был Питер Зегер?
– Абсолютно. Я его лично знаю по Германии. Это был он. Но его собеседника я не знаю. Можно узнать у него. Но я уверен, что это был иранский представитель. Их сразу можно узнать. Фарсы отличаются от турков и азербайджанцев. Вы ведь наверняка это знаете.
– Я вас понимаю, – осторожно ответил Дронго, – а он вас узнал?
– Думаю, что да. Во всяком случае, он сразу отвернулся.
– Они сидели в холле?
– У стойки бара. И еще я обратил внимание на такой факт. Зегер пил пиво, а рядом с его собеседником стояла чашечка чая. Это тоже был показательный факт. Иранцы ведь правоверные мусульмане и не пьют спиртного.
Он взглянул на часы.
– Извините, – поднялся Омар Лятиф, – я тороплюсь. Скоро за нами должна приехать машина.
– Я вас понимаю. До свидания, – он поднялся и пожал руку журналисту на прощание. Омар Лятиф повернулся, чтобы уйти, когда Дронго его окликнул:
– А как вы узнали меня? Мы ведь никогда раньше не виделись?
– По описаниям. И я видел вашу фотографию в Интернете, – крикнул на прощание журналист, перед тем как войти в кабину лифта.
«Для полноты счастья мне не хватало только этой ненужной популярности, – с нарастающим раздражением подумал Дронго, – теперь каждый встречный будет знать меня в лицо. Необходимо каким-то образом заблокировать эту информацию в Интернете».
Нужно будет в любом случае узнать все, что можно, об этом немецком журналисте Зегере, о турецком журналисте Омаре Лятифе и, конечно, об этой красавице Саде Анвар, которую он видел всего лишь мельком в Италии. Но тогда она специализировалась на криминальных темах. Интересно получается. Зегер раньше был специалистом по политическим проблемам. А ведь ни в одной серьезной газете, ни в одном серьезном издании журналистов, освещающих подобные проблемы, не переводят на культуру. Это считается понижением. Но он приехал на кинофестиваль. Зема говорит, что он работал и на Берлинском кинофестивале. Но тогда нужно уточнить – работал ли он раньше на подобных форумах или работал там только для того, чтобы попасть в Баку. Что касается Сады Анвар, то ее активности можно позавидовать. Прилетела сегодня под утро и уже успела напроситься на интервью.
Он недолго размышлял над этими вопросами. Послышался мелодичный звон. Створки кабины лифта открылись. Из нее сначала вышел Салим Садых, который осмотрелся по сторонам. За ним Хитченс. И только потом Мовсани. Они двинулись к выходу. Дронго поднялся, намереваясь выйти вместе с ними. Машины уже ждали на улице. Для гостя нашли шестисотый "мерседес". Водитель подал машину прямо ко входу в отель.
Первым вышел Хитченс, за ним Мовсани. На этот раз замыкал шествие Салим Садых. Дронго заторопился. Нужно будет поехать вместе с ними в своей машине. Он не успел додумать эту мысль до конца, когда раздался выстрел. Первый, второй. Мовсани упал на пол. Дронго успел заметить, как его толкнул Хитченс, свалившись на него сверху и прикрывая своим телом. Салим, не понявший, что именно происходит, стоял в растерянности, представляя собой почти идеальную мишень. Он недоуменно оглянулся. На левой руке выступало красное пятно. Очевидно, пуля попала ему в руку. И только спустя мгновение он почувствовал боль, посмотрев на свою руку.
– Падай, – крикнул ему Дронго, подбегая к молодому человеку, – скорее падай. Иначе тебя убьют.
Он толкнул несчастного молодого человека на пол. Салим свалился, как подкошенный. Но третьего выстрела пока не было.
«Черт бы побрал всех этих охранников, – зло подумал Дронго, – и Хитченс тоже хорош. Мог бы достать свой пистолет после первого выстрела. Если убийца подойдет ближе, то вся надежда будет на оружие англичанина. Интересно, куда пропали сотрудники Министерства национальной безопасности, которые обязаны были следить за входом в отель»?
Глава седьмая
После второго выстрела ничего больше не произошло. Но затем послышались крики. Дронго приподнял голову. Рядом стонал Салим, у него была пробита левая рука. Где-то в стороне, метрах в двадцати от входа, сразу несколько человек боролись с мужчиной лет пятидесяти. Он держал в руках обрез, из которого, очевидно, стрелял в Мовсани. Сразу четверо или пятеро мужчин отнимали у него этот обрез. При этом каждый пытался отличиться и ударить нападавшего, чтобы показать свое усердие. Двое были сотрудниками МНБ, которые выскочили из своей машины, подбегая к убийце, двое были сотрудниками полиции. Они сидели в автомобиле, приехавшем для сопровождения Мовсани. Пятый был, очевидно, таксистом, который решил помочь сотрудникам полиции и проявлял особую активность.
Он поднялся, помог подняться Салиму. Несчастный буквально скорчился от боли.
– Все в порядке, – сказал Хитченс, вставая следом и тоже помогая своему подопечному.
Мовсани покраснел от волнения. Он крикнул, обращаясь к Дронго:
– Вы видели, вы все видели? Он хотел меня убить. Он в меня стрелял. Я знал, я знал, что меня здесь хотят убить.
– Не беспокойтесь, – сказал Хитченс, – уже все в порядке. У него был обрез, и больше двух выстрелов он все равно не смог бы сделать. Нужно много времени, чтобы перезарядить такое самодельное оружие, сделанное из обычной винтовки. Поэтому я вас сразу закрыл, опасаясь, что могут появиться и другие. А этот был уже не опасен.
Хитченс был прав. Он видел стрелявшего и сразу определил всю степень опасности. Дронго находился позади и не мог ничего разглядеть. Именно поэтому он не оценил профессионализма Хитченса, который, увидев обрез, понял, что после второго выстрела пройдет много времени. Поэтому он толкнул Мовсани, закрыл его своим телом, достал оружие, но не стрелял, увидев, что к нападавшему бегут сотрудники полиции и министерства безопасности.
Они, конечно, действовали очень неразумно, поставив свои машины рядом и не обращая внимание на появившегося незнакомца. Но, увидев, что он сделал два выстрела и пытается перезарядить свой обрез, поняли, что у них есть хороший шанс стать героями сегодняшнего дня. Ведь нападавшему требовалось много времени, чтобы перезарядить свое самодельное оружие. Он не успел этого сделать. Все четверо офицеров набросились на него, отнимая оружие. Увидев, как они действуют, к ним подбежал и таксист, чья машина стояла на стоянке. Он тоже решил отличиться, вмешиваясь в эту свалку. Обрез уже отняли, ему ничего не грозило и он с удовольствием помогал сотрудникам полиции, ударив нападавшего несколько раз по лицу. Есть такая категория людей, которые с удовольствием присоединяются к толпе, когда нужно покуражиться над очередной жертвой. Это стадный инстинкт, проявляющийся у некоторых примитивных существ, очевидно, сидящий в людях природным атавизмом.
– Вы видели, как он в меня стрелял, – визжал режиссер, – они не должны были этого делать. У моих соотечественников нет ни стыда, ни совести. Им нельзя верить. Я улетаю домой, прямо сейчас.
Полицейские чуть не убили несчастного. Уже начала собираться толпа. Один из сотрудникв МНБ подскочил к Мовсани и Хитченсу.
– Вы можете ехать, – сказал он по-английски, – все в порядке. Не беспокойтесь. Мы его задержали и теперь узнаем, кто именно его послал.
– А если у него есть сообщники? – взвизгнул Мовсани, – я никуда не поеду. Ни на какую встречу. Скажите вашему министру, что в этой стране меня решили убить. Я вообще уеду с кинофестиваля, и пусть здесь будет скандал. Хватит, я не могу так рисковать.
– Давайте успокоимся, – предложил Хитченс, – по-моему, это не был профессиональный убийца. У него в руках был обрез, который стрелял не очень точно. Чтобы его перезарядить, ему понадобилось бы больше минуты. Профессиональные киллеры так не поступают. Давайте отправим в больницу нашего переводчика. Он еле стоит на ногах.
Дронго осматривал раненого. Он с радостью отметил, что пуля прошла по касательной, лишь оставив глубокий шрам, вырвав кусок кожи и мяса.
– Мне отрежут руку? – испуганно спросил Салим, – что со мной будет? Скажите честно, мне отрежут руку?
– Глупости, – улыбнулся Дронго, – все в порядке. Пуля тебя только задела. Из такого обреза попасть в человека очень трудно. Но вполне вероятно, что этот ненормальный чистил свой обрез, только когда покупал эту винтовку. Чтобы не было заражения, нужно срочно в больницу. Ты еще будешь боксировать этой рукой, я тебе обещаю.
Из отеля выбежало несколько сотрудников вместе с главным менеджером. Это был мужчина среднего роста, в очках, почти лысый. Он считался в городе одним из самых лучших специалистов по ресторанам и организациям общественного питания. Он подошел к Дронго.
– Добрый день, – вежливо поздоровался менеджер, – я не знал, что вы тоже здесь. Услышал выстрелы и сразу выбежал.
– Какой-то идиот, – показал в сторону стрелявшего Дронго. – У меня к вам просьба. Вы можете отправить нашего пострадавшего друга в больницу? Я должен ехать вместе с режиссером. У них теперь не осталось переводчика.
– Конечно, – кивнул менеджер, – не волнуйтесь. Я все сделаю.
Он подозвал одного из сотрудников и дал ему указания. Дронго повернулся к Хитченсу.
– Не будем заставлять министра ждать, – предложил он, – давайте поедем на встречу.
– На какую встречу, – взвизгнул Мовсани, – меня убьют по дороге.
– Я еду с вами, – предложил Дронго, – и еще с нами поедут сотрудники полиции. Никто на нас не нападет. Я думаю, что это какой-то безумный тип. Садитесь в машину, я сейчас все выясню.
Он подошел к нападавшему, которого держали уже человек шесть или семь. У тоего было растерянное лицо, блуждающий взгляд.
– Зачем ты стрелял? – строго спросил Дронго, – кто ты такой?
– Рагим Велиев, – показал его документы один из сотрудников полиции, признавший в Дронго руководителся, имевшего право задавать подобные вопросы, – он местный. Ничего не говорит, молчит. Ничего, у нас он все расскажет.
– Зачем ты стрелял? – снова спросил Дронго, – ты можешь хоть что-то объяснить?
– Говори, негодяй, – ударил его по голове один из полицейских.
– Подождите, – поморщился Дронго, – не смейте его бить. Я хочу с ним поговорить. Зачем ты стрелял? Ты ведь не попал в режиссера, а вместо него подстрелил молодого парня.
Рагим поднял голову. Посмотрел по сторонам. Взгляд начал приобретать более осмысленное выражение. У него были свалявшиеся седые волосы, заросшее лицо.
– Я не хотел в него стрелять, – выдавил он.
– А в режиссера хотел? – спросил Дронго.
– Да, он кяфур, неверный. Мне в мечети говорили, что он приезжает. Он не должен здесь оставаться. Он предал свою веру. И по телевизору сказали, что приехал человек, предавший исламскую веру.
– В какой мечети? – уточнил Дронго.
– Он, наверно, ваххабит, – вмешался кто-то из толпы, – они все такие, фанатики.
– Замолчите, – крикнул Дронго, – в какой мечети?
– Там, – показал Рагим в сторону юга, – в Ардебиле.
– Ясно, – сказал Дронго.
– Он шпион, – закричал один из сотрудников полиции, – его прислали иранцы. Он шпион.
– Какой он шпион, – сказал другой мужчина в очках, похожий на учителя, – он просто одурманен глупой телевизионной пропагандой, которая идет с наших экранов. Не нужно было закрывать другие каналы. Вот теперь люди и смотрят эту чушь.
– Заберите этого типа и проверьте его психическое состояние, – предложил Дронго сотрудникам Министерства национальной безопасности, – и учтите, что он стрелял из обреза, с которым не идут на серьезное преступление. Будет лучше, если вы сначала отвезете его к врачам.
– Это будет решать начальство, – сказал молодой человек, – вы же знаете, что мы ничего не можем решать. Вот, кажется кто-то уже приехал.
На площадку перед отелем выруливали два автомобиля с высокопоставленными сотрудниками Министерства внутренних дел. Очевидно, полицейские успели по рации сообщить о случившемся.
– Нам нужно ехать, – строго сказал Дронго, обращаясь к обоим офицерам, – сдайте его и поедем.
– Вы же видите, наш генерал приехал, – испугался один из них, – сам заместитель начальника горотдела. Мы не можем сейчас никуда уехать.
– Ваша задача охранять гостя, приехавшего на кинофестиваль, – показал Дронго в сторону Мовсани.
– Простите нас, – тревожно сказал офицер, – но мы не можем уехать без разрешения руководства. А там приехал наш начальник.
– Все верно, – печально согласился Дронго, – вы скорее умрете, чем уедете отсюда. Тем более, что Мовсани остался жив, а преступник схвачен. Каждый из вас постарается отрапортовать как можно быстрее.
Дронго подумал, что теперь они ни сдвинутся с места. Им важно было доложить руководству, как они отличились. Он вернулся к "мерседесу".
– Нам нужно ехать. Мы уже опаздываем, – сказал он Хитченсу.
– Полицейские не едут, – понял тот.
– Нет. Им важнее лично рассказать о случившемся начальству.
Хитченс усмехнулся.
– Что советуете делать? – тихо спросил он.
– Поедем, – сказал Дронго, – нас двое и вы вооружены. И еще наш водитель. За нами обязательно поедут сотрудники Министерства национальной безопасности. Хотя и постараются не попадаться нам на глаза. Полагаю, что это гораздо надежнее, чем наши сотрудники полиции. Кроме того, я думаю, что господину Мовсани ничего не будет угрожать в кабинете министра культуры. А пока он выйдет и вернется сюда на интервью, к нам подъедут все остальные. И сотрудники полиции, и сотрудники другого ведомства.
– Они тоже нас опекают, – понял Хитченс.
– А вы как думали?
– Я никуда не поеду, – повторял, как заведенный, Мовсани.
– Там ждут операторы. Вас будут снимать, – решил сыграть на его тщеславии Дронго, – и, насколько я знаю, там будут и представители английского канала.
– Они тоже приехали? – оживился режиссер.
– Конечно. Будут снимать о вас специальный репортаж.
– Какой канал?
– Я не знаю точно, какой. Но вы представьте себе, какие будут комментарии. Несмотря на покушение и угрозу своей жизни, известный режиссер Хусейн Мовсани проявил большое личное мужество и решил остаться в городе.
– Вы думаете, что они так и передадут? – обрадовался режиссер, стараясь не показывать своего волнения.
Дронго увидел, как Хитченс отвернулся, скрывая улыбку. Очевидно, он тоже успел изучить характер своего творческого подопечного.
– Может, действительно поехать? – не очень решительно спросил Мовсани, обращаясь к Хитченсу.
– Обязательно поехать, – кивнул тот.
– Тогда едем, и пусть все знают, что мне плевать на все эти угрозы и покушения, – выкрикнул Мовсани.
Дронго обошел машину и сел на переднее сидение рядом с водителем.
– К Дому правительства, – сказал он.
Водитель мягко вырулил машину.
– Кто это был? – спросил Хитченс, – вы узнали этого человека?
– Кто-то из местных, который часто ездит в соседнюю южную страну, – пояснил Дронго, – у нас тоже встречаются подобные фанатики. Ему сказали, что наш уважаемый режиссер отрекся от своей веры.
– Это я отрекся от веры? – услышав слова Дронго, снова закричал Мовсани, – я самый верующий человек в Великобритании. Не пропускаю ни одной молитвы, ни одного праздника. Даже в день поминовения убитого внука пророка Хусейна, да славится имя его. В Лондоне почти нет шиитов, все суннитские мечети, а я езжу на другой конец города в шиитскую мечеть. И это я неверный кяфур? Поворачивайте обратно, я ему покажу.
– Не нужно так волноваться, – посоветовал Дронго, – наверно, ему пообещали деньги.
– Фетва была отменена. Никто не заплатит ему деньги, – крикнул Мовсани, – он просто наивный глупец.
– Может, он сумасшедший, – предположил Дронго, – в любом случае, его уже теперь не отпустят до вашего отъезда. И вам ничего не угрожает.
Через пятнадцать минут они были у Дома правительства. Величественное здание, построенное пленными немцами, которых было много в Баку сразу после войны. Оно было выстроено своебразной буквой "П", обращенной к бакинскому бульвару. Внутри царила строгая аскетичность и псевдоампир сталинских времен. С одной стороны просторные холлы, широкие лестницы, высокие потолки и множество балконов. С другой – небольшие комнаты для сотрудников министерств и ведомств. Зато руководители этих учреждений располагались в кабинетах, напоминающих небольшие футбольные поля. Но самым запоминающимся был кабинет министра культуры. Находящийся в левом крыле, если смотреть со стороны моря, он был сделан для «хозяина» республики, которым считался в тридцатые-пятидесятые годы один из самых близких друзей Сталина и Берии – Мир-Джафар Багиров. Он был своеобразным человеком. С одной стороны аскетом, не позволявшим себе ничего личного. Когда его сын вернулся раненым с фронта, он не позволил ему долечиться и снова отправил на фронт, где сын и погиб. Багиров свято верил в революционные идеалы и много сделал для развития республики. Во время Великой Отечественной войны именно его железная воля и организаторские способности были залогом успешной работы бакинских нефтяников. На девяносто процентов армия и тыл обеспечивались нефтью из Баку. Именно поэтому целью южного наступления Германии во время летней компании сорок второго года были кавказские промыслы и Баку, к которым рвалась немецкая армия. Когда план наступления на юг был явно провален, решено было скорректировать его и повернуть на север, где наметился успех, чтобы взять Сталинград, который отрезал южные районы от центральных.
Но Багиров был лично ответственен и за репрессии тридцатых и сороковых годов. После смерти Сталина, ареста Берии и прихода к власти Хрущева он был обречен. Его вывели из кандидатов в члены Президиума, отправили на малозначащую должность в одном из уральских городов, а затем устроили показательный судебный процесс и расстреляли. Но в памяти людей он остался не только тираном, но и руководителем, при котором был порядок, который без особой охраны гулял по бульвару и мог решить проблему любого обратившегося к нему человека. И, наконец, глубоко порядочным и честным человеком, искренне верящим в идеалы революции. Багиров копировал стиль работы и поведение своего друга и наставника – Иосифа Сталина. Когда Сталин направлялся на тегеранскую конференцию, он приехал в Баку в последний раз. В город, где прошли самые бурные годы его молодости и где в Баиловской тюрьме до сих пор есть камера, в которой сидел сам Сталин.
Именно для Багирова строили этот великолепный восьмиугольный кабинет из красного дерева и других пород ценных деревьев со своей комнатой отдыха. Однако Багиров сюда так и не въехал. Он остался работать в старом здании ЦК, посчитав, что этот шикарный кабинет для него ненужная роскошь. Тогда долго решали, кому отдать кабинет. И решили, что наиболее идеальным кандидатом может стать министр культуры, который будет принимать в нем зарубежных гостей, исполнителей, деятелей культуры, творческих личностей.
Министр культуры встретил Мовсани в своем кабинете, уже зная о том, что произошло у отеля "Европа". Он долго и внимательно слушал рассказ режиссера о случившемся. Из рассказа Мовсани получалось, что он почти лично обезоружил нападавшего и спас всю группу сопровождавших его людей. Министр культуры закончил институт иностранных языков и хорошо владел английским. Поэтому он слушал Мовсани без переводчика, когда тот иногда в порыве увлеченности переходил с азербайджанского на английский.
Хитченс и Дронго остались в приемной. Там же находились помощник министра и его секретарь. Вместе с министром на встрече присутствовали руководитель управления кино и заместитель министра, курирующий эту отрасль.
– Вы видели обрез в руках нападавшего? – уточнил Дронго у Хитченса, пока они сидели на диване в приемной.
– Да, – тихо ответил тот, – я сразу подумал, что это не профессиональный киллер. И не стал стрелять в его сторону. После первого выстрела я толкнул Мовсани и вторая пуля попал в нашего переводчика. Я думал, что он будет перезаряжать свой обрез минуты полтора. За это время я мог бы спокойно его расстрелять. Но я был уверен, что этого времени хватит сотрудникам полиции, чтобы отнять обрез у нападавшего. Это не очень серьезное нападение, господин Дронго, хотя переводчика жалко. Но это была случайная пуля.
– Согласен, – кивнул Дронго, – поэтому я был уверен, что Мовсани ничего не угрожает. Но все равно нужно быть осторожнее. Вы знаете, что у него сегодня встреча с немецким журналистом.
– Питер Зегер?
– Да. Я обязан вас предупредить. Турецкий журналист Омар Лятиф видел сегодня ночью Зегера в вашем отеле. Поздно ночью.
Хитченс взглянул на Дронго.
– Он был не один, – продолжал Дронго, – рядом с ним находился какой-то иранец. Я бы на вашем месте отменил встречу с Зегером. Или присутствовал бы на ней лично. А еще лучше, если вы проверите Зегера перед тем, как впустить его в номер.
– С журналистами нельзя так обращаться, – заметил Хитченс.
– Два миллиона долларов, – напомнил Дронго, – если фетву не отменили, то это большие деньги. Особенно в период кризиса. Убийце из Германии не дадут в Баку больше десяти лет. А через пять амнистируют. И смертная казнь у нас давно отменена. Подумайте над этим, Хитченс, я бы на вашем месте не был бы столь щепетильным. Можно просто отменить интервью, ссылаясь на сегодняшнее покушение. Ведь Мовсани мог неожиданно плохо себя почувствовать.
– Это тоже не выход, – возразил Хитченс.
Дронго достал телефон, набрал московский номер своего напарника и друга Эдгара Вейдеманиса. Услышав знакомый голос, он быстро сказал:
– Срочно узнай, что можно найти на трех журналистов. Немец Питер Зегер, турок Омар Лятиф и боснийка Сада Анвар. Учти, что официальную информацию мне уже давали. Мне нужны их статьи, обзоры, интервью, стиль, пристрастия, связи, позиции. Ты все понял?
Он даже не спросил, запомнил Эдгар перечисленные фамилии или нет. Дронго был уверен в своем напарнике. Бывший сотрудник разведки КГБ, оказавшийся в родной Латвии в роли почти предателя, Вейдеманис жил в Москве и помогал Дронго в его расследованиях.
– Все проверю, – ответил Эдгар с характерным латышским акцентом, – можешь не беспокоиться.
В приемную начали входить журналисты и телевизионные операторы, которые должны были снять встречу министра с приехавшим режиссером.
– Давайте выйдем в коридор, – предложил Дронго, – и подумайте над моими словами.
Они поднялись с Хитченсом, протискиваясь в коридор. Неожиданно Дронго почувствовал, как кто-то схватил его за локоть. Он обернулся.
– Не беспокойтесь, – услышал он чей-то шепот, – я из МНБ. Мы будем следить за всеми журналистами, которые сейчас войдут к министру. Больше ничего подобного не случится. Наш генерал просил передать вам привет.
(Продолжение следует)
|
|
