Ana səhifə Repressiya Qurbanları Qurultayların materialları Nəşrlər Fotoalbom

ГУЛАМРЗА СЕБРИ ТЕБРИЗИ


ГЮЛЬШАН ТОФИК ГЫЗЫ


ЮСИФ ГАСАНБЕК


АЛИ ИЛДЫРЫМОГЛЫ
ЖУРНАЛИСТ ПОНЕВОЛЕ
Роман


ТАМАРА ВЕРЕСКУНОВА


ТЕМУР МАМЕДЗАДЕ
КОШЕЛЕК
Фантастический рассказ


РАШИД КЕРИМОВ


А. САПРЫКИН, Н. БЕЮКБЕКОВИЧ
ОБМЕН
Пьеса в 2-х действиях по мотивам произведений А.Сапрыкина


НИНА МАКАРОВА


АСИМ ДЖАЛИЛОВ:
ХУДОЖНИК ДОЛЖЕН ЗВАТЬ НЕ К ПОТРЯСЕНИЯМ,
А К ДОБРУ ВО БЛАГО ОБЩЕСТВА И КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА В ОТДЕЛЬНОСТИ


ГУСЕЙН АДЫГЕЗАЛОВ
ИЗ ИСТОРИИ НАХЧЫВАНА
(«Статистическое описание Нахичеванской провинции»,
составленное В.Григорьевым, в свете современности)


СИЯВУШ МАМЕДЗАДЕ
«КОГДА НОРД БАКИНСКИЙ СДАВИТ ГРУДЬ…»


ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО
 

СИЯВУШ МАМЕДЗАДЕ
«КОГДА НОРД БАКИНСКИЙ СДАВИТ ГРУДЬ…»


 

Холодным бакинским вечером раздался телефонный звонок. Пока печальная весть летела из города Цфат в Баку, Владимир Самойлович Портнов оставался для меня живым-здравствующим современником, старшим коллегой, товарищем по перу, «унесенным ветром» – хмурым, удушливым ветром смуты, сопровождавшей агонию державы, где мы родились, трудились, жили «не хлебом единым»…
Мы жили и дышали поэзией. Причащались к ней и стремились причастить к ней других. Через переводы, через русское слово. Володя Портнов начинал раньше и преуспел больше, думаю, гораздо больше. Он прекрасно знал русскую поэзию – и классику, и современную. Благодаря знанию французского, его духовный космос вобрал в себя и блестящую плеяду французских мастеров. Читал в оригинале Бод-лера, Гюго, Рембо, Готье, Верлена, Апполинера… Не только читал, но и переводил. Переводил добротно, вдохновенно, мастерски.
В печати республиканской и союзной представлялись в его переводах и значительные азербайджанские поэты и прозаики, и французские поэты.
Хорошо помню «Круг» («Белую гавань») Анара в его переводе, опубликован-ный «Дружбой народов». Болгарский поэт Георгий Струмений ознакомился с этой повестью у себя на родине, прислав мне в письме высокий отзыв об этом произ-ведении. Наверно, в этом заслуга и портновского перевода, откуда повесть шагнула и за рубеж. В Баку, помнится, он успел собрать и издать сборник своих переводов из азербайджанской поэзии. Там были такие яркие имена, как Мушфиг, Али Керим, Габиль, Фикрет Годжа, Чингиз Алиоглу и другие.
Я начал с переводческой ипостаси. Но Владимир Портнов, прежде всего, был оригинальный тонкий поэт. Его поэзия вобрала в себя и жаркие южные ветра, соленые брызги Каспия, и суровую красу города на Неве, и карельские дожди, и харьковскую послевоенную весну. В этой печальной эпитафии трудно хотя бы обоз-начить координаты его духовного пространства. Нам, бакинцам, польстили бы по-этические атрибуты нашего города, но я не хочу их выделять, следуя традиционным эмоциям, – Портнов, глубоко всматриваясь в дух земли, где он прожил многие годы, постоянно ощущал свою причастность к духовному пространству всей циви-лизации, обозначенной вершинными именами. В этом смысле его поэзия – явление и русского художественного слова, и явление интернациональное. В Баку вышли его сборники – «Ясный вечер», «Возвращение» и другие, – они подтверждают сказанную мысль. Конкретика переживания, быта, и в то же время ощущение духовной гравитации в галактике творцов русского и мирового слова.
Вспоминаю, как мы, коллеги и друзья, отмечали его 60-летие в старом добром «Интуристе» (увы, ныне снесенном), за скромным столом. Были Александр Грич с супругой Инной Дворкиной (так рано ушедшей из жизни), был Интигам Касумзаде, ваш покорный слуга с супругой. Потом мы вышли к морю, слушали музыку из транзистора, танцевали на ночном бульваре… Как писал Данте,

…тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии…

Последняя, шапочная встреча – на лестничной площадке в Союзе писателей республики, кажется, в конце 1989 года. В Азербайджан пришла беда, город кипел, разгорелся карабахский конфликт, на площади бушевала митинговая стихия.
Володя с укором взглянул на меня и что-то сказал насчет позиции интел-лигенции.
Ему, наверно, казалось, что интеллигенция может унять праведный гнев уни-женного и оскорбленного народа.
Это была последняя встреча. Портнов уехал в Израиль. Потом Халдеев (в Хайфу), Грич (в Лос-Анджелес). Уехал Рауф Сафаров, чья жизнь завершилась в Ришон Леционе… В Ганновере обосновался Дима Дадашидзе, издавший анто-логию азербайджанской поэзии в своих переводах. Его брат Илья обрел последний приют на московской земле…
Больно. Горько. Вспоминаю Джона Донна (эпиграф к роману Хемингуэя):
«Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе… смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе…»
Уходят люди, с которыми мы связаны духовной, сокровенной памятью, и трудно примириться с жестоким выбором фортуны.
Нам остается утешиться мыслью, что эти люди были в нашей судьбе, что мы еще встречаем восход солнца и держим в руках перо, что в наших душах про-должается свет добра, урок праведного служения поэзия, красоте, которая «спасет мир».
Владимир Портнов оставил нам этот свет и этот урок. Хочу завершить свое прощальное слово строками его «Посвящения»

Вспомните меня когда-нибудь,
Когда рельсы перережут путь
И накатят два огня багровых.

Вспомните меня когда-нибудь,
Когда норд бакинский сдавит грудь,
Там, на пустырях, в кварталах новых…